Первое послание петра гл 2 толкование. Первое послание петра. Чистое словесное молоко

Итак, отложив всякую злобу и всякое коварство, и лицемерие, и зависть, и всякое злословие, как новорожденные младенцы, возлюбите чистое словесное молоко, дабы от него возрасти вам во спасение; ибо вы вкусили, что благ Господь. Приступая к Нему, камню живому, человеками отверженному, но Богом избранному, драгоценному, и сами, как живые камни, устрояйте из себя дом духовный, священство святое, чтобы приносить духовные жертвы, благоприятные Богу Иисусом Христом. Ибо сказано в Писании: вот, Я полагаю в Сионе камень краеугольный, избранный, драгоценный; и верующий в Него не постыдится.

Итак, говорит, отложив всякую злобу и всякое коварство, и лицемерие, и зависть, и всякое злословие . Этими немногими словами он обнимает все множество и разнообразие зла. Ибо возрожденные к нетленной жизни не должны впадать в сети злобы и предпочитать несуществующее действительному. Ибо зло не есть сущность, но заключается в погрешности рожденной сущности. А большое различие между жизнью самоличной и тем, что только сопривходит к ней. Они, говорит, должны явиться свободными от коварства и лицемерия и зависти и всякого злословия. Ибо коварство и злословие далеки от истины и проповеданного вам учения. Коварство ищет погибели обманываемого им, лицемерие преуспевает в разности с действительностью, между тем спасительное учение, которым вы оглашены, преуспевает в противоположном. А какое место в вас зависти и злословию, - в вас, которые, связуясь неразрывным союзом братолюбия, можете не потерпеть вреда ни от кого из разлучающих вас? Что зависть и злословие служат причиной ссоры и взаимной ненависти, этого не знает разве тот, кто не знает печальной истории Каина, который через зависть разорвал братский союз, затем впал в коварство, лицемерие и убийство (Быт. гл. 4). А что завистливый нечист от злословия, в этом можно удостовериться из примера братьев Иосифа, которые весьма много наговаривали на него отцу своему (Быт. гл. 37). Посему, говорит, очистившись от всех этих зол, приступите как новорожденные младенцы (ибо таковых, сказал Господь, есть Царствие (Лк. 18, 16)), и, питаясь бесхитростным учением, растите в меру полного возраста Христова (Еф. 4, 13). Ибо вы вкусили , то есть чрез упражнение в священных заповедях евангельских вы осязательно узнали, сколь благо это учение. А чувство в деле знания сильнее всякого слова, как и испытываемое на деле приятнее всякого слова. Итак, опытно познав на себе благость Господа, и сами показывайте доброту и милость друг другу, и возложите себя на живой краеугольный камень, человеками отверженный, но Богом почтенный и избранный, и сущий и пророками предсказанный. Теснее дружитесь между собой чрез единение любви, и сочленяйтесь в полноту духовного дома, нимало не заботясь о презрении со стороны людей, потому что ими отвержен и краеугольный камень - Христос. Достигнув единомыслия между собой, и устроивши из себя духовный дом, и приобретши святое священство, приносите жертвы духовные. И не думайте, что можете приносить Богу жертвы непорочные тогда, когда не храните между собой союза любви. Воздевайте, сказано, чистые руки без гнева и сомнения (1 Тим. 2, 8). Как же желающий соединиться с Богом чрез молитву достигнет сего, когда сам отторгает себя от своего брата чрез гнев и злые сомнения?

Итак Он для вас, верующих, драгоценность, а для неверующих - камень, который отвергли строители, но который сделался главою угла, камень протыкания и камень соблазна, о который они претыкаются, не покоряясь слову, на что они и оставлены.

Неверующим Бог и ныне говорит следующее: Я полагаю вам в Сионе камень протыкания и камень соблазна. Он бывает камнем претыкания для неверующих, которые и претыкаются, не покоряясь слову, на что они и положены. Полная мысль - такая: вот, Я полагаю в Сионе камень краеугольный, драгоценный, избранный; и верующий в Него не постыдится; для вас, верующих, драгоценный, а для неверующих - камень претыкания. Они претыкаются о слово Евангелия, на что они и положены. На что они и оставлены . Сим не то говорится, будто они определены на это от Бога. Ибо от Того, Кто хочет, чтобы все люди спаслись (1 Тим. 2, 4), никак не может быть причины погибели. Но как они сами из себя устроили сосуды гнева, присовокупив к сему еще непокорность, то какое положение сами себе приготовили, в том и оставлены. Ибо если человек, как существо разумное, сотворен свободным, и свободу принуждать нельзя, то несправедливо было бы обвинять Того, кто отдает человеку ту именно честь, какую он сам себе приготовил своими делами. Христос назван краеугольным камнем потому, что Он обе стены, составляющие духовный дом, то есть язычников и иудеев, соединяет своими объятиями и связывает в одно согласие, уничтожая бесполезные жертвы одних, и пременяя в благочестие бесовское суеверие других.

Но вы - род избранный, царственное священство, народ святой, люди, взятые в удел, дабы возвещать совершенства Призвавшего вас из тьмы в чудный Свой свет; некогда не народ, а ныне народ Божий; некогда непомилованные, а ныне помилованы.

Не одобрив худое поведение неверующих, сказав, что они сами стали виновны в своем неверии, апостол переходит теперь к одобрению правильно поступивших и говорит: вы, поступившие правильно, - род избранный, царственное священство. Он как бы так говорит: те по своей жестокости и упорству преткнулись о краеугольный камень, а не вошли вместе с ним в состав здания; вы же чрез свою благопокорность стали частью царственного священства, как род избранный, как народ святый. Впрочем, чтобы не расслабить их лишней похвалой и чтобы они не подумали, что стали народом святым по наследству, что удостоились такой чести потому, что происходят от Авраама и никогда не претыкались, апостол, дабы удержать их от такой (мысли, прибавляет и говорит: не думайте много о роде; вы избраны в царственное священство не ради Авраама, ибо происшедшие от него имели священство, отдельное от царства; вы народ святой и род избранный и назначены в царственное священство не ради Авраама, но ради Христа, который назван и священником по чину Мелхиседекову (Пс. 109, 4), и Царем кротким, праведным и спасающим (Зах. 9, 9). Итак, от Него, имевшего и то и другое (и священство и царство), вы, возрожденные чрез святое крещение, справедливо называетесь и родом избранным и царственным священством. Это вы имеете по милости Его, призвавшего вас из тьмы в чудный свой свет, посему делами света возвещайте совершенства Его и прочим людям. Это, говорит, вы имеете по Его человеколюбию. Посему к вам прилично приложить сказанное: некогда не народ, а ныне народ Божий; некогда непомилованные, а ныне помилованные (ср. Ос. 2, 23). Чтобы речь эта не показалась тяжелой, он укоризненные слова приводит из пророка Осии. Итак, возвещайте совершенства Его своею добродетелью. А как им возвещать их? Этому научает сам Господь, когда говорит: так пусть светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела, и прославляли Отца вашего Небесного (Мф. 5, 6). Люди, взятые в удел (είς περιποίησιν), то есть народ взятый во владение, или в наследство. Ибо создание Божие - все, а удел Божий - одни только те, которые удостоились этого за свою добродетель.

Возлюбленные! прошу вас, как пришельцев и странников, удаляться от плотских похотей, восстающих на душу, и провождать добродетельную жизнь между язычниками.

У учителей веры есть обычай к догматическому учению присовокуплять уроки нравственности. Так поступает теперь и святой апостол Петр. Он называет их возлюбленными , а не просто любезными, потому что они приятны ему во всех отношениях; ибо приятные в одном только каком-либо отношении называются любезными, а не возлюбленными. Говорит он, что плотские похоти восстают на душу, потому что, и по словам блаженного апостола Павла, плоть желает противного духу (Гал. 5, 17). Ибо желания плоти вращаются около чувственных наслаждений и чрез то помрачают память и порабощают душу.

Дабы они за то, за что злословят вас, как злодеев, увидя добрые дела ваши, прославили Бога в день посещения.

Злословящими нас апостол называет язычников, а днем посещения - наследование по законам мира сего. Ибо когда они исследуют нашу жизнь и находят, что их понятие о нас противоречит действительности, то сами исправляются в постыдных делах своих и таким образом прославляют Бога.

Итак будьте покорны всякому человеческому начальству, для Господа: царю ли, как верховной власти, правителям ли, как от него посылаемым для наказания преступников и для поощрения делающих добро, - ибо такова есть воля Божия, чтобы мы, делая добро, заграждали уста невежеству безумных людей.

Человеческим созданием называет начальников, поставленных царями, и даже самих царей, поскольку и они избираются или поставляются людьми, а писание называет иногда созданием и установление, как, например, в следующем месте: дабы из двух создать одного нового человека (Еф. 2, 15). Итак, говорит, будьте покорны мирским начальникам, но будьте покорны для Господа, как Господь заповедал. Что же Господь заповедал? Отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу (Мф. 22, 21). Посему, если они приказывают что-либо противное установлению Божию, им не должно повиноваться. Так заповедовал Христос; то же заповедует теперь и ученик Его. Это для того, чтобы язычники не могли говорить, будто христианство привносит ниспровержение жизни гражданской, будто в нем причина неурядицы и возмущения. Для Господа . Делает Это прибавление и для верных. Некоторые из них могли сказать: сам же апостол обещает нам Царство Небесное (1, 4), и чрез то приписывает нам великое достоинство. Зачем же опять унижает нас, подчиняя нас мирским начальникам? Итак, если кто-нибудь скажет это, тот пусть знает, говорит, что эта заповедь не от меня собственно, но от Самого Господа. Сам апостол Петр и указал, которым и каким начальникам должно повиноваться, именно тем, которые воздают должное. Прибавляет и причину: во-первых, такова воля Божия; во-вторых, наша покорность начальникам доказывает наше благоповедение и, сверх сего, посрамляет неверных. Ибо когда они злословят нас как гордых, а видят, что мы смиренны и, в чем следует, покорны, то чрез это более пристыжаются.

Как свободные, не как употребляющие свободу для прикрытия зла.

Связь речи такая. Будьте покорны, как свободные, как рабы Божий. Не только начальников, но и всех почитайте, братство любите, Бога бойтесь, царя чтите. Как свободные . Слова эти Иоанн Златоуст объясняет так: "Дабы не сказали: мы освободились от мира, стали гражданами неба; зачем опять подчиняешь нас начальникам и велишь повиноваться им? Для сего и говорит: покоряйтесь как свободные, то есть как верующие в Освободившего вас, и однако же Заповедавшего подчинение. Ибо этим вы покажете, что свободу, по которой отказываетесь от покорности, вы не употребляете для прикрытия намеренной злобы, то есть непокорности и непослушания". Можно об этом выражении (как свободные ) сказать нечто и в другом смысле. Свободен в Господе тот, кто не подчиняется ничему безнравственному. Жить лицемерно свойственно не свободному, а тому, кто в рабстве у страстей, например, предан чело-векоугодию или иной какой-либо постыдной страсти. А рабы Божий должны быть далеки и чужды страстей. Посему ныне заповедует оказывать подчинение властям добродушное и искреннее, без неприязни к ним и не по принуждению, не питая в сердце злобы, не прикидываясь искренними и простыми, оказывать повиновение не наружно только, а с расположением сердечным. Не как употребляющие свободу для прикрытия зла . Это кратко может быть выражено так: наружно представляясь простыми и искренними, как бы под прикрытием свободы, а при испытании оказываясь страшными и совсем другими, чем каковы по наружности.

Но как рабы Божии. Всех почитайте, братство любите, Бога бойтесь, царя чтите. Слуги, со всяким страхом повинуйтесь господам, не только добрым и кротким, но и суровым. Ибо то угодно Богу, если кто, помышляя о Боге, переносит скорби, страдая несправедливо. Ибо что за похвала, если вы терпите, когда вас бьют за проступки? Но если, делая добро и страдая, терпите, это угодно Богу. Ибо вы к тому призваны, потому что и Христос пострадал за нас, оставив нам пример, дабы мы шли по следам Его. Он не сделал никакого греха, и не было лести в устах Его.

Смотри, какая точность. Богу говорит, воздавайте страх, а царю честь. Если же должно иметь страх пред Богом, могущим погубить и душу и тело (Мф. 10, 28), то мы не должны повиноваться царям, когда они, приказывают нам что-либо безнравственное. Ибо страх Божий умеет побеждать и почтение к царям, а когда принуждают его к худому, то он даже и лишает их чести, по словам святого: "уничижен пред ним лукавнующий" (Пс. 14, 4). Слово страх употребляется в различных значениях. Страхом называется, во-первых, страх сознательный; его апостол же называет теперь совестью; он же называется и благоговением. Страхом называется, во-вторых, страх, исполненный страсти, испытываемый при предстоящем наказании; этот страх замечается и в зверях. Страхом, в-третьих, называется страх первоначальный, который бывает у приступающих к Господу вследствие сознания, что за многие свои, проступки они достойны наказания; таким страхом побуждаемая, пришла ко Господу упоминаемая в Евангелии блудница (Лк. гл. 7). Страхом еще называется страх совершенный, который всегда присущ всем святым. Ибо они боятся, чтобы у них не оказалось недостатка в чем-либо таком, что должно быть у проникнутых совершенной любовью. Апостол, убеждающий слуг повиноваться господам со всяким страхом , не устраняет той мысли, что слуги должны относиться к господам со страхом во всех помянутых значениях. Ибо первоначальный и совершенный страх, если они имеют оный, располагает их к хорошему поведению: первый побуждает их остерегаться проступков, чтобы не потерпеть за них чего-либо неприятного; другой внушает, чтобы они и не думали сделать своим господам что-либо неприятное. Итак, здесь апостол говорит о страхе по совести, то есть по сознанию долга. Он наводится бесчестными господами на слуг их даже и тогда, когда сии ни в чем не виноваты. Одобряя сей страх, апостол заповедует переносить все с терпением. Поскольку боящиеся потерпеть за грехи, совершенные на деле или от совершения которых убереглись, если что-нибудь пострадают за оные, обнаруживают в себе рабов благоразумных и склонных к исправлению. Но несравненно выше любомудрие того, кто, не сознавая сам за собой ничего худого, переносит все с благодарностью. Это великий подвиг, совершаемый немногими и низводящий особенное благоволение Божие, так как человек сей соревнует страданиям Христовым, так как и Христос страдал не за Свои Собственные грехи, ибо Он не сделал греха (Ис. 53, 9), но страдал за нас и за наши грехи. За преступления народа Моего претерпел казнь , говорит пророк (Ис. 53, 8). Сей похвальный страх предлагает апостол, но не менее желает, чтобы слуги водились и прочими страхами. И это видно из слов его: со всяким страхом . Впрочем, выше прочих страхов поставил страх за совесть, и самым ясным образом выразил, что только этот страх достоин хвалы; поскольку прочие страхи имеют причину для гнева господ на слуг, а этот не имеет ее.

Будучи злословим, Он не злословил взаимно; страдая, не угрожал, но предавал то Судии Праведному. Он грехи наши Сам вознес телом Своим на древо, дабы мы, избавившись от грехов, жили для правды.

Быть может, кто-нибудь скажет: "Как апостол Петр говорит здесь, что Господь, когда Его злословили, не злословил взаимно, и когда страдал, не угрожал, когда мы видим, что Он называет иудеев псами, глухими, фарисеев - слепыми (Мф. 15, 14), Иуде говорит: лучше было бы этому человеку не родиться (Мф. 26, 24), и в иной раз: отраднее будет Содому, нежели городу тому (Мф. 10, 15)?" Отвечаем. Апостол не то говорит, что Господь никогда не укорял или не угрожал, но что, когда Его злословили, Он не злословил взаимно, и, когда страдал, не угрожал. Ибо если Он иногда укорял, то не в отмщение тем, которые злословили Его, но поносил и укорял упорных в неверии. Злословящие Его говорили: бес в Тебе (Ин. 7, 20); Он изгоняет бесов силой князя бесовского (Мф. 12, 24), и: вот, человек. Который любит есть и пить вино (Мф. 11, 19). Когда Он слышал это, злословил ли взаимно? Отнюдь нет. Но одним сказал: если Я силой веельзевула изгоняю бесов, то сыны ваши чьею силой изгоняют? (Мф. 12, 27). Тех же, которые называли Его любящим есть и пить вино, Он уподоблял детям, играющим на торжище и говорящим товарищам: мы играли вам на свирели, и вы не плясали; мы пели вам печальные песни, и вы не рыдали (Мф. 11, 16-17). А когда Он висел на кресте и страдал, то не только не угрожал, но еще молился за злодеев (Лк. 23, 34). Иуде угрожал Он для того, чтобы отвлечь его от предательства. Равно и тем, которые не будут принимать учеников Его, объявил, что им будет хуже, чем Содомлянам, для того, чтобы слушателей хотя бы страхом преклонить к странноприимству и к тому, что для них спасительно. Посему слово апостола Петра, убеждающего к незлобию примером Господа, весьма истинно. Предавал все Судии Праведному , то есть Богу, Который на будущем суде воздаст каждому по делам его, без всякого лицеприятия, по сущей справедливости (1 Петр. 1, 17).

Ранами Его вы исцелились. Ибо вы были, как овцы блуждающие (не имея пастыря), но возвратились ныне к Пастырю и Блюстителю душ ваших.

Когда, по приказанию Пилата, Его бичевали, то Он на теле Своем вынес и раны от ударов.

Симон есть сокращенное имя Симеона, как и Митр - Митродора, Мина - Минодора, Февда - Феодосия. С самого начала апостол пробуждает помыслы и души верующих, побуждая их стараться в деле проповеди равняться апостолам. Ибо тогда, как все получили равно драгоценную благодать, несправедливо было бы иметь недостаток в чем-нибудь таком, в чем все оказались равными. Апостол постоянно желает верующим мира, который дал им Христос по воскресении своем из мертвых и при отхождении к Отцу, взывая: мир вам (Ин.20:19 , Ин.20:21 , Ин.20:26 , Лк.24:36). И в церкви мы молим Господа, чтобы дал нам ангела мирна , и священник от святого жертвенника подает народу мир ; потому что мир есть мать всяких благ. Поэтому и Господь заповедал ученикам своим, чтобы они при входе в домы прежде всего подавали мир (Мф.10:12 , Лк.10:5).

Связь такая: вам, которые в познании Бога и Христа Иисуса, Господа нашего, приняли с нами равно драгоценную веру, по правде Бога нашего, благодать и мир да умножатся.

Связь такая: да умножатся вам благодать и мир, так как все, потребное для жизни и благочестия, в познании Бога и Господа нашего Иисуса, Его божественною силою, этою благодатию, даровано вам для познания славы и добродетели, за которые дарованы величайшие обетования, дабы вы, удалясь от мирского растления, совершающегося чрез похоть, сделались причастниками Божеского естества. Иначе. Изложение растянуто, но мысль такая: силою Христовою получив бесчисленные блага, мы можем и сделаться причастниками Божеского естества и достигнуть жизни и благочестия; посему должны жить так, чтобы к вере присовокупить добродетель и чрез добродетель преуспевать в благочестии, доколе достигнем совершеннейшего блага, которое есть любовь. Причастниками же Божеского естества мы сделались чрез явление Господа и Бога, который начаток нашего естества соединил в самом Себе и чрез восприятие освятил; если же начаток свят, то и целое свято. Следствие мирской похоти называет растлением потому, что она слагается и вращается около предметов растленных.

Связь такая: чтобы вы, освободившись от мирского растления, совершающегося в плотской похоти, сделались причастниками Божеского естества; ибо отбегше значит то же, что освободившись .

И в самое же сие, тщание все привнесше, подадите в вере вашей добродетель, в добродетели же разум, в разуме же воздержание, в воздержании же терпение, в терпении же благочестие, во благочестии же братолюбие, в братолюбии же любовь.

Показывает степени преуспеяния. На первом месте вера, так как она есть основание и опора добра. На втором месте добродетель, т. е. дела, ибо без них, как говорит апостол Иаков (Иак.2:26), вера мертва. Далее разум. Какой же разум? Знание сокровенных тайн Божиих, которое доступно не для всякого, но для того только, кто постоянно упражняется в добрых делах. За сим воздержание . Ибо и оно нужно достигшему до означенной меры, чтобы не возгордился величием дара. А как при кратковременном воздержании нельзя упрочить за собою дар (ибо страсти, несмотря на сдерживающую их свободу, всегда любят стремиться к худшему), то должно привзойти терпение. Оно произведет все, и благочестие умиротворит, и упование на Бога усовершит. К благочестию присоединится братолюбие, а к всему этому любовь, которую апостол Павел почитает полнотою всех благ (Кол.3:14) и которая такова есть на самом деле. Ибо любовь явила силу свою и над Сыном Божиим и над Отцом Его: Отца расположила отдать Возлюбленного своего (1Ин.3:16), а Сына пролить кровь свою за нас (Ин.3:16).

Что_сия? Вера, добродетель, знание, воздержание, терпение, благочестие, братолюбие, любовь, которые должны не только быть, но и умножаться. Ибо если полезно приобретение их, то гораздо полезнее приумножение. Какая же польза от них? Та, что имеющий их безопасен во второе пришествие Господа. Ибо кто не имеет их, с тем последует слепота, когда Судия придет во славе и облистает как солнце; если же зрение и уцелеет как-нибудь, то оно не сможет безвредно смотреть на безмерный блеск, ибо чрезмерный блеск света обыкновенно потемняет слабый глаз, смотрящий на него.

Слеп есть, мжай (μυωταζων) значит закрыл глаза. Выражение сие взято с мышей (μυοιν), которые под землею постоянно остаются в слепоте. Изречение апостола Петра подобно сказанному блаженным Иаковом, именно: кто слушает слово, и не исполняет, тот подобен человеку, рассматривающему природные черты лица своего в зеркале (Иак.1:23). Ибо узнав, что чрез очищение святым крещением он омыт от множества грехов, он должен знать, что вместе с очищением он получил и святость, должен бодрствовать, чтобы таким образом сохранить то освящение, без которого никто не увидит Господа; а он забыл. Посему, говорит, братия мои, более и более старайтесь показывать постоянным ваше звание и избрание, т. е. то огласительное учение, которое вы слышали при вашем избрании, и быть неукоризненными в звании, чтобы не быть вам осужденными в забвении дара Божия, но пребыть твердыми в вашем звании.

Сия творяще. Что же сия? Вышесказанное, именно: добродетель, знание и прочее. Примечай, как прежде апостол хотел и побудить страхом - пришествием Судии, а теперь убеждает обещанием благ - входом в вечное царство Божие.

Аще и ведите, и утверждени есте в настоящей истине. Праведно бо мню, донележе есмь в сем телеси, возставляти вас воспоминанием: ведый, яко скоро есть отложение телесе моего, якоже и Господь наш Иисус Христос сказа мне.

Чтобы при постоянном напоминании об одном и том же не подумали, будто их осуждают в праздности, и не опечалились, апостол прибавил: хотя вы знаете и утверждены в настоящей истине . А в объяснение причины постоянного напоминания прибавил то, что он знает, что скоро последует разрешение его от тела сего.

Некоторые понимают это с такою перестановкою слов: буду стараться и после моего отшествия иметь вас всегда , т. е. каждодневно и непрерывно вспоминать, и отсюда выводят мысль, что святые и по смерти помнят остающихся здесь и молятся за живущих. Справедливость сего каждодневно усматривают те, которые призывают божественную благодать святых. Так понимают одни; но другие понимают иначе. Последние читают и понимают сей стих просто: буду стараться, чтобы вы и после моего отшествия всегда помнили это, т. е. мы непрерывно повторяем вам одно и то же для того, чтобы обратить вам это в привычку, чтобы вы чрез постоянное и неизменное усвоение сего избавились от обвинения в непослушании и незнании, но и после смерти моей завещание о сем хранили твердо и неизменно.

Требуя со стороны верующих строгого внимания к своему благовествованию и долго настаивая на этом, хотя они знают и не раз слышали, апостол говорит теперь: не напрасно я останавливаюсь на этом, но потому, что сознаю всю важность этого. Почему же? потому что, когда мы возвещали вам силу и пришествие Господа, мы не пользовались человеческою мудростию в отношении к вам, и не обольщали вашего слуха красноречием, как язычники и еретики. Ибо язычники обольщают красотою и поэмами, а еретики - вымыслами (вероятно, они уже начинали и тогда появляться). Ничего такого нельзя подозревать в нас. Ибо мы преподали вам учение словом необработанным, как и Павел говорит коринфянам (1Кор.2:4 -13), и преподали то, что своими глазами видели, когда вместе с Ним восходили на святую гору. Апостол говорит о славе Единородного, которая явлена была апостолам в преображении, и о гласе Отца, который слышали они сошедшим на Господа с неба от Отца. А как мы из самых дел узнали предвозвещенное пророками, то по сему самому и почитаем пророчество их вернейшим. Ибо слова оправдались событиями. Поэтому и вы хорошо делаете, что внимаете пророчеству, т. е. предсказаниям пророков, хотя пророки в свое время говорили и не совсем ясно.

Причастие приемь поставлено вместо глагола в изъявительном наклонении: принял . Ибо далее нет глагола в изъявительном наклонении, соответствующего причастию, как требуется правилами словосочетания; и если приемь непременно удержать здесь в причастии, то речь будет погрешать против синтаксиса, между тем как если причастие приемь заменим изъявительным наклонением принял, речь будет последовательна: ибо Он принял славу от Бога Отца.

Не потому, что есть какое-либо пророчество о сошедшем с неба гласе Отца, но потому, что из этого гласа Отца с неба, засвидетельствовавшего сыновство (Иисуса Христа), мы убедились, что все открытое чрез пророков непререкаемо относится к Тому, о ком свидетельствует Отец. А свидетельство Отца о сыновстве Господа нашего Иисуса Христа мы знаем троекратно: одно - при крещении (Мф.3:17), другое - пред страданиями, когда сказано: и прославил, и еще прославлю (). Апостол объясняет, почему пророки не истолковывали своих изречений, и вместе показывает отличие истинного пророчества от бесовского и вымышленного, каковое принимается и у еретиков. Всяко пророчество книжное по своему сказанию не бывает. Это значит: пророки получают пророчество от Бога, но не как они хотят, а как действует Дух Божий; они сознавали и уразумевали ниспосылаемое им пророческое слово, но объяснения его не делали. Что пророки, во время действия на них Духа Божия, сознавали, что им ниспосылается слово от Духа Божьего, видно из того, что они подчинялись добровольно, и что хотели, то высказывали, а чего не хотели, о том умалчивали. У лжепророков не так. Они во время действия не владели сознанием, но приведенные в неистовство, как пьяные, не знали, что с ними происходило. Святые пророки, хотя знали, но не имели нужды изъяснять свои предсказания, как потому, что они служили другим, именно нам, так вместе и для того, чтобы пришествие Господа было сокрыто и не подвергалось наветам от нечестивых. Наветов оно могло бы избежать силою Господнею; но, вероятно, дело совершившегося вочеловечения показалось бы призрачным, если бы несколько раз такое избежание было способом необыкновенным. Что это истинно, видно из примера новозаветных пророков, которые пророчествовали и объясняли сами себя, хотя не все. Ибо ничего такого нельзя опасаться в новом завете. А что пророки прорицали не в исступлении, видно и из следующего. Пророки ветхого и нового завета пророчествовали одним Духом. А апостол Павел говорит: если другому из сидящих будет откровение, то первый молчи (1Кор.14:30). Отселе ясно, что пророки добровольно пророчествовали, оставаясь в естественном состоянии. Посему, когда вставал другой вдохновенный, прежде говорившему повелевалось молчать, чего никто не найдет в беснующихся. Ибо как будет молчать тот, кто сам не знает, что делает? Что в пророках действует Дух Святый, об этом говорит тот же апостол Павел: одному дается Духом слово мудрости, иному пророчество (1Кор.12:8 -10).

Пошумели стрельцы. Истребили бояр: братьев царицы Ивана и Афанасия Нарышкиных, князей Юрия и Михайлу Долгоруких, Григория и Андрея Ромодановских, Михаилу Черкасского, Матвеева, Петра и Федора Салтыковых, Языкова и других - похуже родом. Получили стрелецкое жалованье - двести сорок тысяч рублев, и еще по десяти сверх того рублев каждому стрельцу наградных. (Со всех городов пришлось собирать золотую и серебряную посуду, переливать ее в деньги, чтобы уплатить стрельцам.) На Красной площади поставили столб, где с четырех сторон написали имена убитых бояр, их вины и злодеяния. Полки потребовали жалованные грамоты, где бояре клялись ни ныне, ни впредь никакими поносными словами, бунтовщиками и изменниками стрельцов не называть, напрасно не казнить и в ссылки не ссылать.

Приев и выпив кремлевские запасы, стрельцы разошлись по слободам, посадские - по посадам. И все пошло по-старому. Ничего не случилось. Над Москвой, над городами, над сотнями уездов, раскинутых по необъятной земле, кисли столетние сумерки - нищета, холопство, бездолье.

Мужик с поротой задницей ковырял кое-как постылую землю. Посадский человек от нестерпимых даней и поборов выл на холодном дворе. Стонало все мелкое купечество. Худел мелкопоместный дворянин. Истощалась земля; урожай сам-три - слава тебе, господи. Кряхтели даже бояре и именитые купцы. Боярину в дедовские времена много ли было нужно? - шуба на соболях да шапка горлатная - вот и честь. А дома хлебал те же щи с солониной, спал да молился богу. Нынче глаза стали голоднее: захотелось жить не хуже польских панов, или лифляндцев, или немцев: наслышались, повидали многое. Сердце разгорелось жадностью. Стали бояре заводить дворню по сотне душ. А их обуть, одеть в гербовые кафтаны, прокормить ненасытную ораву, - нужны не прежние деньги. В деревянных избах жить стало неприлично. Прежде боярин или боярыня выезжали со двора в санях на одной лошади, холоп сидел верхом, позади дуги. На хомут, на уздечку, на шлею навешивали лисьих хвостов, чтобы люди завидовали. Теперь - выписывай из Данцига золоченую карету, запрягай ее четверней, - иначе нет чести. А где деньги? Туго, весьма туго.

Торговлишка плохая. Своему много не продашь, свой - гол. За границу не повезешь, - не на чем. Моря чужие. Все торги с заграницей прибрали к рукам иноземцы. А послушаешь, как торгуют в иных землях, - голову бы разбил с досады. Что за Россия, заклятая страна, - когда же ты с места сдвинешься?

В Москве стало два царя - Иван и Петр, и выше их - правительница, царевна Софья. Одних бояр променяли на других. Вот и все. Скука. Время остановилось. Ждать нечего. У памятного стрелецкого столба на Красной площади стоял одно время часовой с бердышом, да куда-то ушел. Простой народ кругом столба навалил всякого. И опять зароптали на базарах люди, пошло шептанье. Стали стрельцы сомневаться: не до конца тогда довели дело, шуму было много, а толку никакого. Не довершить ли, пока не поздно?

Старики рассказывали, - хорошо было в старину: дешевле, сытнее, благообразнее. По деревням мужики с бабами водили хороводы. На посадах народ заплывал жиром от лени. О разбоях не слыхивали. Эх, были, да прошли времена!..

В стрелецкой слободе объявилось шесть человек раскольников - начетчики, высохшие, как кость, непоколебимые мужики. «Одно спасение, - говорили они стрельцам, - одно ваше спасение скинуть патриарха-никонианина и весь боярский синклит, ониконианившийся и ополячившийся, и вернуться к богобоязненной вере, к старой жизни». Раскольники читали соловецкие тетради - о том, как избежать прелести никонианской и спасти души и животы свои. Стрельцы плакали, слушая. Старец-раскольник, Никита Пустосвят, на базаре, стоя на возу, читал народу по соловецкой тетради:

«Я, братия моя, видал антихриста, право, видал… Некогда я, печален бывши, помышляющи, как придет антихрист, молитвы говорил, да и забылся, окаянный. И вот на поле многое множество людей вижу. И подле меня некто стоит. Я ему говорю: чего людей много? Он же отвечает: антихрист грядет, стой, не ужасайся. Я подперся посохом двоерогим, стою бодро. Ан - ведут нагого человека, - плоть-то у него вся смрад и зело дурна, огнем дышит, изо рта, из ноздрей и из ушей пламя смрадное исходит. За ним царь наш последует и власти, и бояре, и окольничьи, и думные дворяне… И плюнул я на него, дурно мне стало, ужасно… Знаю по писанию - скоро ему быть. Выблядков его уже много, бешеных собак…»

Теперь понятно было, что требовать. Стрельцы кинулись в Кремль. Начальник стрелецкого приказа, Иван Андреевич Хованский, стал за раскол. Шесть костяных раскольников с Никитой Пустосвятом, три дня не евши ни крошки, не пивши ни капли, принесли в Грановитую палату аналои, деревянные кресты и старые книги, и перед глазами Софьи лаяли и срамили патриарха и духовенство. Стрельцы у Красного крыльца кричали: «Хотим старой веры, хотим старины». А иные говорили и тверже: «Пора государыне царевне в монастырь, полно царством-то мутить». Оставалось одно средство, и Софья гневно пригрозила:

Хотите променять нас на шестерых чернецов - мужиков - невежд? В таком разе нам, царям, жить здесь нельзя, уйдем в другие города, возвестим всему народу о нашем разорении, о вашей измене…

Стрельцы поняли, чем пригрозила Софья, - испугались: «Как бы она, ребята, не двинула дворянское ополчение на Москву?..» Попятились! Стали договариваться. А уж по приказу Василия Васильевича Голицына выносили из царских погребов на площадь ушаты с водкой и пивом. Дрогнули стрельцы, закружились головы. Кто-то крикнул: «Черт ли нам в старой вере, то дело поповское, бей раскольников». Одному костяному старцу тут же отсекли голову, двоих задавили, остальные едва унесли ноги.

Опоили проклятые бояре простых людей, вывернулись. Москва шумела, как улей. Каждый кричал про свое. Не нашлось тогда одной головы, - бушевали вразброд. Разбивали царские кабаки. Ловили подьячих из приказов, рвали на части. По Москве ни проходу, ни проезду. Ходили осаждать боярские дворы, едва бояре отстреливались, - великие в те дни бывали побоища. Пылали целые порядки изб. Неубранные трупы валялись на улицах и базарах. Прошел слух, что бояре стянули под Москвой ополчение, - разом хотят истребить бунт. И еще раз пошли стрельцы с тучами беглых холопов в Кремль, прибив на копье челобитную о выдаче на суди расправу всех бояр поголовно. Софья вышла на Красное крыльцо, белая от гнева: «Лгут на нас, и в мыслях того ополчения не было, крест на том целую, - закричала она, рвя с себя сверкающий алмазный наперсный крест, - то лжет на нас Матвейка-царевич». И с крыльца выкинули на стрелецкие копья всего лишь одного, захудалого татарского царевича Матвейку: подавитесь!

Матвейку разорвали на мелкие клочья, - насытили ярость, и опять стрельцы ушли ни с чем… Три дня и три ночи бушевала Москва, вороньи стаи над ней взлетали высоко от набатного звона. И тогда же родилось у самых отчаянных решение: отрубить самую головку, убить обоих царей и Софью. Но, когда Москва пробудилась на четвертый день. Кремль был уже пуст: ни царей, ни царевны, - ушли вместе с боярами. Ужас охватил народ.

Софья уехала в село Коломенское и послала бирючей по уездам созывать дворянское ополчение. Весь август кружила она около Москвы по селам и монастырям, плакалась на папертях, жаловалась на обиды и разорение. В Кремле со стрельцами остался Иван Андреевич Хованский. Стали думать: уж не кликнуть ли его царем, - человек любезный, древнего рода, старого обычая. Будет свой царь, для простого народа.

Ожидая богатых милостей, дворяне бойко садились на коней. Огромное, в двести тысяч, ополчение сходилось к Троице-Сергиеву. А Софья, как птица, все кружила около Москвы. В сентябре посланный ею конный отряд, со Степкой Одоевским во главе, налетел на рассвете на село Пушкино. Там, объезжая со стрельцами подмосковные, ночевал на пригорке в шатре Иван Андреевич Хованский. Стрельцы спали беспечно. Их, сонных, всех порубили саблями. Иван Андреевич в исподнем белье выскочил из шатра, размахивая бердышом. Михаила Тыртов прямо с коня кинулся ему на плечи. Прикрутив Ивана Андреевича к седлу, повезли в село Воздвиженское, где Софья справляла свои именины. У околицы села на вынесенных скамьях сидели бояре, одетые по военному времени - в шлемах, в епанчах. Михаила Тыртов сбросил с седла Хованского, и тот от горя и стыда, раздетый, стал на колени на траву и заплакал. Думный дьяк Шакловитый прочел сказку о его винах. Иван Андреевич закричал с яростью: «Ложь! Не будь меня, - давно бы в Москве по колена в крови ходили…» Трудно было боярам решиться пролить кровь столь древнего рода. Василий Васильевич сидел белее снега. И он и Хованский были Гедиминовичами, и Гедиминовича судили сейчас худородные, недавние выскочки. Видя такое шатание, Иван Михайлович Милославский отошел к верхоконным и шепнул Степке Одоевскому. Тот во весь конский мах поскакал через село к шелковому шатру царевны Софьи и тем же махом, топча кур и малых ребят, вернулся. «Правительница-де приказала не сомневаться, кончать князя». Василий Васильевич торопливо отошел, закрыл глаза платочком. Дико закричал Хованский, когда Михаила Тыртов схватил его за волосы, таща в пыль на дорогу. Здесь же у околицы отрубили Хованскому голову.

Остались без головы стрельцы. Узнав о казни, в ужасе кинулись в Кремль, затворили ворота, зарядили пушки, приготовились к осаде, совсем как поляки, сто лет тому назад, когда Москву обложили войска новгородского купечества.

Софья поспешила в Троице-Сергиево под защиту неприступных стен. Начальствовать ополчением поручила Василию Васильевичу. И так стояли, грозясь, обе стороны, ожидая, кто первый испугается. Испугались стрельцы и послали в Троицу челобитчиков. Принесли повинную. Тем и кончилась их воля. Столб на Красной площади снесли. Вольные грамоты взяты были назад. Начальником стрелецкого приказа назначили Шакловитого, скорого на расправу. Многие полки разослали по городам. Народ стал тише воды, ниже травы. И опять над Москвой, над всей землей повисла безысходная тишина. Потянулись годы.

В сумерках по улице вдоль заборов бежал Алексашка. Сердце резало, пот застилал глаза. Пылающая вдалеке изба мрачно озаряла лужи в колеях. Шагах в двадцати от Алексашки, бухая сапогами, бежал пьяный Данила Меньшиков. Не плеть на этот раз была в руке у него, - сверкал кривой нож. «Остановись! - вскрикивал Данила страшным голосом, - убью!..» Алешка давно остался позади, где-то залез на дерево.

Больше года Алексашка не видел отца, и вот - встретил у разбитого и подожженного кабака, и Данила сразу погнался за сыном. Все это время Алексашка с Алешкой жили хотя и впроголодь, но весело. В слободах мальчиков знали хорошо, приветливо пускали ночевать. Лето они прошатались кругом Москвы по рощам и речкам. Ловили певчих птиц, продавали их купцам. Воровали из огородов ягоды и овощи. Все думали - поймать и обучить ломаться медведя, но зверь легко в руки не давался. Удили рыбу.

Однажды, закинув удочку в тихую и светлую Яузу, что вытекала из дремучих лесов Лосинова острова, увидели они на другом берегу мальчика, сидевшего, подперев подбородок. Одет он был чудно - в белых чулках и в зеленом не русском кафтанчике с красными отворотами и ясными пуговицами. Невдалеке, на пригорке, из-за липовых кущ поднимались гребнистые кровли Преображенского дворца. Когда-то он весь был виден, отражался в реке нарядный и пестрый, - теперь зарос листвой, приходил в запустение.

У ворот и по лугу бегали женщины, крича кого-то, - должно быть, искали мальчика. Но он, сердито сидя за лопухами, и ухом не вел. Алексашка плюнул на червя и крикнул через реку:

Эй, нашу рыбу пугать… Смотри, портки снимем, переплывем, - мы тебя…

Мальчик только шмыгнул. Алексашка опять:

Ты кто, чей? Мальчик…

А вот велю тебе голову отрубить, - проговорил мальчик глуховатым голосом, - тогда узнаешь…

Сейчас же Алешка шепнул Алексашке:

Что ты, ведь это царь, - и бросил удилище, чтобы бежать без оглядки. У Алексашки в синих глазах засветилось баловство».

Погоди, убежим, успеем. - Закинул удочку, смеясь стал глядеть на мальчика. - Очень тебя испугались, отрубил голову один такой… А чего Ты сидишь? Тебя ищут…

Сижу, от баб прячусь.

Я смотрю, - ты не наш ли царь. А?

Мальчик ответил не сразу, - видимо, удивился, что говорят смело.

Ну - царь. А тебе что?

Как что… А вот ты взял бы да и принес нам сахарных пряников. (Петр глядел на Алексашку пристально, не улыбаясь.) Ей-богу, сбегай, принесешь - одну хитрость тебе покажу. - Алексашка снял шапку, из-за подкладки вытащил иглу. - Гляди - игла али нет?.. Хочешь - иглу сквозь щеку протащу с ниткой, и ничего не будет…

Врешь? - спросив Петр.

Вот - перекрещусь. А хочешь - ногой перекрещусь? - Алексашка живо присел, схватил босую ногу и ногой перекрестился. Петр удивился еще больше.

Еще бы тебе царь бегал за пряниками, - ворчливо сказал он. - А за деньги иглу протащишь?

За серебряную деньгу три раза протащу, и ничего не будет.

Врешь? - Петр начал мигать от любопытства. Привстал, поглядел из-за лопухов в сторону дворца, где все еще суетились, звали, аукали его какие-то женщины, и побежал с той стороны по берегу к мосткам.

Дойдя до конца мостков, он очутился шагах в трех от Алексашки. Над водой трещали синие стрекозы. Отражались облака и разбитая молнией плакучая ива. Стоя под избой, Алексашка показал Петру хитрость - три раза протащил сквозь щеку иглу с черной ниткой, - и ничего не было: ни капли крови, только три грязных пятнышка на щеке. Петр глядел совиными глазами.

Дай-ка иглу, - сказал нетерпеливо.

А ты что же - деньги-то?

Алексашка на лету подхватил брошенный рубль. Петр, взяв у него иглу, начал протаскивать ее сквозь щеку. Проткнул, протащил и засмеялся, закидывая кудрявую голову: «Не хуже тебя, не хуже тебя!» Забыв о мальчиках, побежал к дворцу, - должно быть, учить бояр протаскивать иголки.

Рубль был новенький, - на одной стороне - двуглавый орел, на другой - правительница Софья. Сроду Алексашка с Алешкой столько не наживали. С тех пор они повадились ходить на берег Яузы, но Петра видали только издали. То он катался на карликовой лошадке, и позади скакали верхом толстые дядьки, то шагал с барабаном впереди ребят, одетых в немецкие кафтаны, с деревянными мушкетами, и опять те же дядьки суетились около, размахивая руками.

Пустяками занимается, - говорил Алексашка, сидя под разбитой ивой.

В конце лета он ухитрился все-таки купить у цыган за полтинник худого, с горбом, как у свиньи, медвежонка. Алешка стал его водить за кольцо. Алексашка пел, плясал, боролся с медведем. Но настала осень, от дождей взмесило грязь по колено на московских улицах и площадях. Плясать негде. В избы со зверем не пускают. Да и медведь до того жрал много, - все проедал, да и еще норовил завалиться спать на зиму. Пришлось его продать с убытком. Зимой Алешка, одевшись как можно жалостнее, просил милостыню. Алексашка на церковных площадях трясся, по пояс голый, на морозе, - будто немой, параличный, - много выжаливал денег. Бога гневить нечего, - а зиму прожили неплохо.

И опять - просохла земля, зазеленели рощи, запели птицы. Дела по горло: на утренней заре в туманной реке ловить рыбу, днем - шататься по базарам, вечером - в рощу - ставить силки. Алексашке много раз говорили люди: «Смотри, тебя отец по Москве давно ищет, грозится убить». Алексашка только сплевывал сквозь зубы на три сажени. И нежданно-негаданно - наскочил…

Всю старую Басманную пробежал Алексашка, - начало сводить ноги. Больше уже не оглядывался, - слышал: все ближе за спиной топали сапожищи, со свистом дышал Данила. Ну - конец! «Карауууул!» - пискливо закричал Алексашка…

В это время из проулка на Разгуляй, где стоял известный кабак, вывернула, покачиваясь, высокая карета. Два коня, запряженные гусем, шли крупной рысью. На переднем сидел верхом немец в чулках и широкополой шляпе. Алексашка сейчас же вильнул к задним колесам, повис на оси, вскарабкался на запятки кареты. Увидев это, Данила заревел: «Стой!» Но немец наотмашь стегнул его кнутом, и Данила, задыхаясь руганью, упал в грязь. Карета проехала.

Алексашка отдыхивался, сидя на запятках, - надо было уехать как можно дальше от этого места. За Покровскими воротами карета свернула на гладкую дорогу, пошла быстрее и скоро подъехала к высокому частоколу. От ворот отделился иноземный человек, спросил что-то. Из кареты высунулась голова, как у попа, - с длинными кудрями, но лицо - бритое. «Франц Лефорт», - ответила голова. Ворота раскрылись, и Алексашка очутился на Кукуе, в немецкой слободе. Колеса шуршали по песку. Приветливый свет из окошек небольших домов падал на низенькие ограды, на подстриженные деревца, на стеклянные шары, стоявшие на столбах среди песчаных дорожек. В огородах перед домиками белели и чудно пахли цветы. Кое-где на лавках и на крылечках сидели немцы в вязаных колпаках, держали длинные трубки.

«Мать честная, вот живут чисто», - подумал Алексашка, вертя головой сзади кареты. В глазах зарябили огоньки. Проехали мимо четырехугольного пруда, - по краям его стояли круглые деревца в зеленых кадках, и между ними горели плошки, освещая несколько лодок, где, задрав верхние юбки, чтобы не мять их, сидели женщины с голыми по локоть руками, с открытой грудью, в шляпах с перьями, смеялись и пели. Здесь же, под ветряной мельницей, у освещенной двери аустерии, или по-нашему - кабака, плясали, сцепившись парами, девки с мужиками.

Повсюду ходили мушкетеры, - в Кремле суровые и молчаливые, здесь - в расстегнутых кафтанах, без оружия, под руку друг с другом, распевали песни, хохотали - без злобы, мирно. Все было мирное здесь, приветливое: будто и не на земле, - глаза в пору протереть.

Вдруг въехали на широкий двор, посреди его из круглого озерца била вода. В глубине виднелся выкрашенный под кирпич дом с прилепленными к нему белыми столбами. Карета остановилась. Человек с длинными волосами вылез из нее и увидел соскочившего с запяток Алексашку.

Ты кто, ты зачем, ты откуда здесь? - спросил он, смешно выговаривая слова. - Я тебя спрашиваю, мальчик. Ты - вор?

Это я - вор? Тогда бей меня до смерти, если вор. - Алексашка весело глядел ему в бритое лицо со вздернутым носом и маленьким улыбающимся ртом. - Видел, как на Разгуляе отец бежал за мной с ножом?

А! Да, видел… Я засмеялся: большой за маленьким…

Отец меня все равно зарежет… Возьми, пожалуйста, меня на службу… Дяденька…

На службу? А что ты умеешь делать?

Все умею… Первое - петь, какие хошь, песни. На дудках играю, на рожках, на ложках. Смешить могу, - сколько раз люди лопались, вот как насмешу. Плясать - на заре начну, на заре кончу, и не вспотею… Что мне скажешь, - то и могу…

Франц Лефорт взял Алексашку за острый подбородок. Мальчик, видимо, ему понравился.

О, ты изрядный мальчик… Возьмешь мыла и вымоешься, ибо ты грязный… И тогда я тебе дам платье… Ты будешь служить… Но если будешь воровать…

Этим не занимаемся, у нас, чай, ум-то есть али нет, - сказал Алексашка так уверенно, что Франц Лефорт поверил. Крикнув конюху что-то про Алексашку, он пошел к дому, насвистывая, выворачивая ступни ног и на ходу будто подплясывая, должно быть оттого, что неподалеку на озерце играла музыка и задорно визжали немки.

Да уж будет тебе, Никита Моисеевич, как бы головка у ребенка не заболела…

Едва Наталья Кирилловна проговорила это, царь Петр бросил на полуслове читать Апостола, торопливо перекрестился запачканными в чернилах пальцами и, не дожидаясь, покуда учитель и дядька, Никита Моисеев Зотов, по уставу поклонится ему в ноги, поцеловал маменькину руку, беспомощно затрепетавшую, чтобы схватить, удержать на минутку сына, - и по скрипучим половицам и ступеням переходов и лестниц нетерпеливо понеслись его косолапые шаги, пугая прижилых старух в темных углах Преображенского дворца.

Шапку-то, шапку, головку напечет! - слабо крикнула вслед царица.

Никита Зотов стоял перед ней истово и прямо, как в церкви, - расчесанный, чистый, в мягких сапожках, в темной из тонкого сукна ферязи, - воротник сзади торчал выше головы. Благообразное лицо с мягкими губами и кудрявой бородой запрокинуто от истовости. Благостный человек - и говорить нечего. Скажи ему: кинься, Никита, на нож, - кинется. Предан больше собачьего, но уж больно светел, легок духом. Не таков бы нужен был дядька норовистому мальчику.

Ты, Никита Моисеевич, побольше с ним божественное читай. А то он и на царя-то не похож… Ведь не оглянешься, - скоро уж женить… До сих пор не научился стопами шествовать, - вое бегает, как простой… Ну - вон, гляди…

Смотря в окно, царица слабо всплеснула руками. По двору бежал Петр, спотыкаясь от торопливости. За ним - долговязые парни из дворцовой челяди, - с мушкетами и топориками на длинных древках. На земляном валу, - потешной крепостце, построенной перед дворцом, - за частоколом стояли согнанные с деревни мужики в широких немецких шляпах. Белено им было также держать во рту трубки с табаком. Испуганно глядя на бегущего вприскочку царя, они забыли, как нужно играть. Петр гневно закричал петушиным голосом. Наталья Кирилловна с содроганием увидела Петенькины бешеные, круглые глаза. Он вскарабкался на верх крепостцы и, сердясь, ударил несколько раз мушкетиком одного из потешных мужиков, втянувшего голову в плечи.

Не по его - так и убьет, - проговорила Наталья Кирилловна, - в кого только нрав у него горячий?

Игра пошла сызнова. Выстраивая долговязых парней с топориками, Петр опять рассердился, что его плохо понимают. Это была беда: горячась, он начинал говорить неразборчиво, захлебывался торопливостью, точно хотел сказать много больше того, чем было слов на языке.

Что-то головка стала у него так дергаться? - сказала Наталья Кирилловна, со страхом глядя на сына. И вдруг заткнула уши. Мужики в крепостце выкатили дубовую пушку, которую по строгому приказу царицы заряжали - чем помягче: пареной репой или яблоками, и выстрелили. И тотчас, побросав оружие, воздели руки - в знак того, что сдаются.

Нельзя сдаваться! Биться должны! - кричал Петр, крутя и тряся головой. - Сначала! Все сначала!..

Никита Моисеевич, затвори-ка окошко, очень шумят, голова разболелась, - проговорила царица.

Закрылось цветное окошко. Наталья Кирилловна склонила голову и чуть шевелила пальцами, перебирая афонские четки, святые раковинки. Тоскливо. От горя и слез за эти годы Наталья Кирилловна постарела, только брови да когда-то огненные темные глаза остались от ее красоты. Всегда была в черном, покрытая черным платком. Так в Угличе когда-то жила царица Марья Нагая, с несчастным Димитрием… Не стряслось бы и здесь такой же беды… Правительница Софья сидит и видит - обвенчаться с Голицыным и царствовать. Уж и корону заказала для себя немецким мастерам.

В Преображенском дворце пустынно, только челядь бегает на цыпочках, да по темным углам шепчутся старухи - мамки, няньки. Царь хоть юн, но духу старушечьего не переносит: увидит, как нянька какая-нибудь, закапанная воском, пробирается вдоль стены, так цыкнет, - старушечка едва без памяти доползет до угла.

Бояре в Преображенском не бывают, - здесь ни чести, ни прибытка. Все толпятся в Кремле, поближе к солнцу. Чтобы не совсем было зазорно, Софья приказала быть при дворе царя Петра четырем боярам: князю Михаиле Алегуковичу Черкасскому, князю Лыкову, князю Троекурову и князю Борису Алексеевичу Голицыну. А велик ли прок от них? Лениво слезут с коней у крыльца, подойдут к царицыной ручке, сядут и - молчат, вздыхают. Говорить мало о чем найдется с опальной царицей. Вбежит в горницу Петр, - бояре, поклонясь нецарствующему царю, справятся о его государевом здоровье, и опять вздыхают, качают головами: уж больно прыток становится царь-то, - гляди, царапина на щеке, руки в цыпках. Неприлично.

Никита Моисеевич, сказывали мне, - в Мытищах баба есть. Воробьиха, на квасной гуще гадает - так-то верно, - все исполняется… - проговорила царица. - Послать бы за ней!.. Да что-то боюсь… Не нагадала бы худого…

Матушка государыня, чего же худого нагадать вам может подлая баба Воробьиха? - нараспев, приятным голосом ответил Зотов. - В таком разе Воробьиху в клочья растерзать мало.

Наталья Кирилловна подняла пальчик, поманила. Зотов подступил неслышно в мягких сапожках.

Моисеич… Давеча в поварне, - стрелецкая вдова решето ягод приносила, - сказывала: Софья-де во дворце кричала намедни, и все слышали: «Жалко, говорит, стрельцы тогда волчонка не задушили с волчицей…»

У Натальи Кирилловны затряслись губы, задрожал охваченный черным платом двойной подбородок, большие глаза налились слезами.

Что ей ответить? Чем утешить? У Софьи - стрелецкие полки, за Софью - все дворянское ополчение, а у Петра - три десятка потешных дураков-переростков да деревянная пушка, заряженная репой… Никита Зотов развел ладони, закинул голову, покуда не уперся затылком в жесткий воротник…

Пошли за Воробьихой, - прошептала царица, - пусть уж скажет правду, а то так-то страшнее…

Долог, скучен летний день. Белые облака плывут и не плывут над Яузой. Знойно. Мухи. Сквозь марево видны бесчисленные купола Москвы, верхушки крепостных башен. Поближе - игла немецкой кирки, ветряные мельницы на Кукуе. Стонут куры, навевая дремоту. В поварне стучат ножами.

Бывало, при Алексее Михайловиче, - смех и шум в Преображенском, толпится народ, ржут кони. Всегда потеха какая-нибудь - охота или медвежья травля, конские гонки. А теперь - глядишь - и дорога-то сюда от каменных ворот заросла травой. Прошла жизнь. Сиди - перебирай четки.

В стекло чем-то бросили. Зотов открыл окно. Петр позвал, стоя под липой, - весь в пыли, в земле, потный, как мужичонок:

Никита, напиши указ… Мужики мои никуда не годятся, понеже старые, глупые… Скорее!

О чем указ прикажешь писать, твое царское величество? - спросил Никита.

Нужно мне сто мужиков добрых, молодых… Скорее…

А написать, - для чего мужики сии надобны?

Для воинской потехи… Мушкетов прислали бы не ломаных и огневого зелья к ним… Да две чугунных пушки, чтобы стрелять… Скорей, скорей… Я подпишу, пошлем нарочного…

Царица, отогнув ветвь липы, склонилась в окошко:

Петенька, свет мой, будет тебе все воевать… Отдохнул бы, посиди около меня…

Маманя, некогда, маманя, потом…

Он убежал. Царица долгим вздохом проводила сына. Зотов, сотворив крестное знамение, вынул из кармана гусиное перо и ножичек и со тщанием перо очинил, попробовал на ноготь. Еще раз перекрестясь, с молитвой, отогнул рукав и сел писать полууставом: «Божьего милостью, мы, пресветлейший и державнейший великий государь, царь и великий князь Петр Алексеевич, всея Великия и Малыя и Белыя России самодержец…»

Царица от скуки взяла почитать Петрушину учебную тетрадь. Арифметика. Тетрадь - в чернильных пятнах, написано - вкривь и вкось, неразборчиво: «Пример адиции… Долгу много, а денех у мена менше тово долгу, и надобает вычесть - много ли езчо платить. И то ставися так: долг выше, а под ним денги, и вынимают всякое исподнее слово ис верхнева. Например: один ис двух осталось один. А писать сверху два, ниже ево единица, а под единицей ставь смекальную линию, под смекальной линией - число, кое получится, или смекальное число…».

Царица зевнула, - не то есть хочется, не то еще чего-то…

Никита Моисеевич, забыла я - полдничали сегодня мы али нет?

Государыня матушка, Наталья Кирилловна. - Зотов, отложив перо, встал и поклонился. - Как отобедали - изволили вы почивать и, встав, полдничали, - подавали вам ягоды с усливками, грушевый взвар и мед монастырский…

И то… Уж вечерню скоро стоять…

Царица лениво поднялась и пошла в опочивальню. Там при свете лампад (окно было занавешено) у стены на покрытых сундуках сидели злющие старухи-приживалки и поминали друг другу шепотом обиды. Разом встав, как тряпочные - без костей, поклонились царице. Она села под образами на веницейский с высокою спинкою стул. Из-за кровати выползла карлица с гноящимися глазами, по-ребячьи всхлипывая, прикорнула у государыниных ножек, - приживалки ее чем-то обидели.

Сны, что ли, рассказывайте, дуры бабы, - сказала Наталья Кирилловна. - Единорога никто не видел?

Оканчивая день, медленно ударил колокол на вышке дворцовой церкви. В сенях, на лестницах появились, протирая опухшие глаза, боярские дети из мелкопоместных, худородных, - стольники, приписанные Софьей к Петрову дворцу. Был здесь и Василий Волков, - отец его расшиб лоб о пороги, добился для сына чести. Житье было сытное, легкое, жалованье - шестьдесят рублей в год. Но - скучно. Стольники спали почитай что круглые сутки.

Колокол звонил к вечерне. Царя нигде не было. Стольники побрели его искать на двор, в огороды, на луг к речке. На подмогу им царица послала десятка два мамок поголосистее. Обшарили, обаукали всю местность, - нет царя нигде. Батюшки, уж не утонул ли? У стольников дремоту как рукой сняло. Повскакали на неоседланных коней, рассыпались по вечернему полю, крича, зовя. Во дворце поднялся переполох. Старушонки торопливо зашептали по всем углам: «Непременно это ее рук дело - Соньки… Давеча какой-то человек ходил круг дворца… И нож у него видели за голенищем… Зарезали, зарезали нашего батюшку-кормильца…» Наталью Кирилловну довели этим шепотом зловещим до того, что, обезумев, выбежала она на крыльцо. Из темных полей тянуло дымком, тыркали дергачи в сырых ложбинах. Вдали над черным Сокольничьим бором появилась тускловатая мрачная звезда. Пронзилось тоской сердце Натальи Кирилловны; заломив руки, она закричала:

Петенька, сын мой!

Василий Волков, гоня на коне вдоль реки, наехал на рыбачий костер, - рыбаки повскакали с испугом, чугунок с ершами опрокинулся в огонь. Волков спросил, задыхаясь:

Мужики, царя не видали?

Давеча не он ли проплыл в лодке?.. Кажись, гребли прямо на Кукуй. У немцев его ищите…

Ворота в слободе были еще не заперты. Волков помчался по улице туда, где толпились немцы. С верха он увидел царя и рядом с ним длинноволосого, среднего роста человека с растопыренными, как у индюка, полами короткого кафтана. В одной руке - на отлете - он держал шляпу, в другой - трость и, смеясь вольно, - собачий сын, - говорил с царем. Петр слушал, грыз ноготь. И все немцы стояли бесстыдно вольно. Волков соскочил с коня, протолкался я стал перед царем на колени.

Милостивый государь, царица матушка убивается: уж бог знает, что про вас думали. Извольте идти домой - вечерню стоять…

Петр нетерпеливо дернул головой вбок - к плечу.

Не хочу… Убирайся отсюда… - И, так как Волков продолжал истово глядеть на него с колен, царь загорелся, ударил его ногой. - Прочь пошел, холоп!

Волков поклонился низко и хмуро, не глядя на засмеявшихся, степенной рысью поехал докладывать царице. Благодушный немец с двойным розовым подбородком - в жилете, в вязаном колпаке и вышитых туфлях - виноторговец Иван Монс, вышедший из аустерии, чтобы взглянуть на молодого царя, вынул изо рта фарфоровую трубку.

Царскому величеству у нас приятнее, нежели дома, у нас веселее…

Стоявшие кругом иноземцы, вынув трубки, закачали головами, подтвердили с добродушными улыбками:

О да, у нас веселее…

И ближе придвинулись - слушать, что говорил длинному, с длинной, детской шеей царю нарядный человек в пышно завитом парике - Франц Лефорт. Петр встретил его на Яузе: плыли в тяжелом струге, челядинцы нескладно гребли, стукаясь уключинами. Петр сидел на носу, поджав ноги. Озаренные закатом, медленно приближались черепичные кровли, острые шпили, верхушки подстриженных деревьев, мельницы с флюгерками, голубятни. С Кукуя доносилась странная музыка. Будто наяву виделся город из тридевятого царства, тридевятого государства, про который Петру еще в колыбели бормотали няньки.

На берегу, на куче мусора появился человек в растопыренном на боках бархатном кафтане, при шпаге и в черной шляпе с завороченными с трех сторон краями, - капитан Франц Лефорт. Петр видал его в Кремле, когда принимали иноземных послов. Отнеся вбок левую руку с тростью, он снял шляпу, отступил на шаг и поклонился, - завитые космы парика закрыли ему лицо. Столь же бойко он выпрямился и, улыбаясь приподнятыми уголками рта, проговорил ломано по-русски:

К услугам вашего царского величества…

Петр смотрел на него, вытянув шею, как на чудо, - до того этот человек был ловкий, веселый, ни на кого не похожий. Лефорт говорил, потряхивая кудрями:

Я могу показать водяную мельницу, которая трет нюхательный табак, толчет просо, трясет ткацкий стан и поднимает воду в преогромную бочку. Могу также показать мельничное колесо, в коем бегает собака и вертит его. В доме виноторговца Монса есть музыкальный ящик с двенадцатью кавалерами и дамами на крышке и также двумя птицами, вполне согласными натуре, но величиной с ноготь. Птицы поют по-соловьиному и трясут хвостами и крыльями, хотя все сие не что иное, как прехитрые законы механики. Покажу зрительную трубку, через кою смотрят на месяц и видят на нем моря и горы. У аптекаря можно поглядеть на младенца женского пола, живущего в спирту, - лицо поперек полторы четверти, тело - в шерсти, на руках, ногах - по два пальца.

У Петра все шире округлялись глаза от любопытства. Но он молчал, сжав маленький рот. Почему-то казалось, что если он вылезет на берег, - длиннорукий, длинный, - Лефорт засмеется над ним. От застенчивости он сердито сопел носом и не решался вылезти, хотя лодка уже ткнулась о берег. Тогда Лефорт сбежал к воде, - веселый, красивый, добродушный, - схватил исцарапанную, с изгрызенными ногтями руку Петра и прижал к сердцу.

О, наши добрые кукуйцы будут сердечно рады увидеть ваше величество… Они покажут вам весьма забавные кундштюки…

Ловок, хитер был Лефорт. Петр и не опомнился, как уже, размахивая руками, шагал рядом с ним к воротам слободы. Здесь окружили их сытые, краснощекие, добрые кукуйцы, и каждый захотел показать свой дом, свою мельницу, где в колесе бегала собака, свой огород с песчаными дорожками, подстриженными кустиками и ни одной лишней травинкой. Показали все умственные штуки, о которых говорил Лефорт.

Петр удивлялся я все опрашивал: «А это зачем? А это для чего? А это как устроено?..» Кукуйцы качали головами и говорили одобрительно: «О, молодой Петр Алексеевич хочет все знать, это похвально…» Наконец подошли к четырехугольному пруду. Было уже темно. На воду падал свет из отворенной двери аустерии. Петр увидал маленькую лодочку с маленьким, повисшим без ветра парусом, В ней сидела молоденькая девушка в белом и пышном, как роза, платье. Волосы ее были подняты и украшены цветами, в голых руках она держала лютню. Петр ужасно удивился, - даже стало страшно отчего-то. Повернув к нему чудное в сумерках лицо, девушка заиграла на струнах и запела тоненьким голоском по-немецки такое жалостное и приятное, что у всех защекотало в носу. Между зелеными шарами и конусами подстриженных деревьев сладко пахли белые цветы табаку. От непонятного впечатления у Петра дико забилось сердце. Лефорт сказал ему:

Она поет в вашу честь. Это очень хорошая девушка, дочь зажиточного виноторговца Иоганна Монса.

Сам Иоганн Монс, с трубкой, весело поднял руку и покивал ладонью Петру. Соблазнительный голос Лефорта прошептал:

Сейчас в аустерии соберутся девушки, будут танцы и фейерверк, или огненная забава…

По темной улице бешено налетели конские копыта. Толпа царских стольников пробилась к царю со строгим приказом от царицы - идти домой. На этот раз пришлось покориться.

Иноземцы, бывавшие в Кремле, говорили с удивлением, что, не в пример Парижу, Вене, Лондону, Варшаве или Стокгольму, царский двор подобен более всего купеческой конторе. Ни галантного веселья, ни балов, ни игры, ни тонкого развлечения музыкой. Золотошубные бояре, надменные князья, знаменитые воеводы только и толковали в низеньких и жарких кремлевских покоях, что о торговых сделках на пеньку, поташ, ворвань, зерно, кожи… Спорили и лаялись о ценах. Вздыхали - что, мол. вот земля обильна и всего много, а торговля плоха, обширны боярские вотчины, а продавать из них нечего. На Черном море - татары, к Балтийскому не пробьешься, Китай далеко, на севере все держат англичане. Воевать бы моря, да не под силу.

К тому же мало поворотливы были русские люди. Жили по-медвежьи за крепкими воротами, за неперелазным тыном в усадьбах на Москве. В день отстаивали три службы. Четыре раза плотно ели, да спали еще днем для приличия и здоровья. Свободного времени оставалось немного: боярину - ехать во дворец, дожидаться, когда царю угодно потребовать от него службы, купцу - сидеть у лавки, зазывать прохожих, приказному дьяку - сопеть над грамотами.

Долго бы чесали бока, кряхтели и жаловались русские люди, но случилось неожиданное - подвалило счастье. Польский король Ян Собесский прислал в Москву великих послов говорить о союзе против турок. Ласково заговорили поляки, что нельзя же допустить, чтоб поганые турки мучили христиан, и православным русским нехорошо быть в мире с турецким султаном и ханом крымским. В Москве сразу поняли, что полякам туго и самое время с ними торговаться. Так и было: Польша в союзе с австрийским императором едва отбивалась от турок, с севера ей грозили шведы. У всех еще в памяти была опустошительная Тридцатилетняя война, когда пошатнулась Австрийская империя, обезлюдела Германия и Польша стала чуть ли не шведской вотчиной. Хозяевами морей оказались французы, голландцы, турки, а по всему балтийскому побережью - шведы. Ясно было, чего сейчас добивались поляки; чтоб охранять русскими войсками украинские степи от турецкого султана.

Царственные большие печати и государственных посольских дел сберегатель и наместник новгородский, князь Василий Васильевич Голицын, потребовал от поляков вернуть Киев. «Верните нам исконную царскую вотчину Киев с городками, тогда на будущий год пошлем войско на Крым воевать хана». Три с половиной месяца спорили поляки: «Нам лучше все потерять, чем отдать Киев». Русские не торопились, стояли на своем, прочли полякам все летописи с начала крещения Руси. И пересидели, переспорили.

Ян Собесский, разбитый турками в Бессарабии, плача, подписал вечный мир с Москвой и возвращение Киева с городками. Удача была велика, но и податься некуда, - приходилось собирать войско, идти воевать хана.

Напротив Охотного ряда, на голицынском дворе, было чисто и чинно. Жарко блестели, от крыши до земли, обитые медью стены дома. У входа на ковриках стояли два рослые мушкетера - швейцарцы, в железных шлемах и панцирях из воловьей кожи. Другие два охраняли сквозные золоченые ворота. С той их стороны толпа простого народа, шатающегося по Охотному ряду, глазела на сытые лица швейцарцев, на выложенный цветными плитами широкий двор, на пышную, всю в стеклах карету, запряженную рыжей четверней, на медно сияющий дом сберегателя, любовника царевны-правительницы.

Сам Василий Васильевич в эту несносную духоту сидел на сквозняке близ раскрытого окна и по-латински вел беседу с приезжим из Варшавы иноземцем де Невиллем. Гость был в парике и французском платье, какое только что стали носить при дворе Людовика Четырнадцатого. Василий Васильевич был без парика, но также во французском - в чулках и красных башмачках, в коротких бархатных штанах с лентами, - на животе и с боков из-под бархатной куртки выбивалось тонкое белье в кружевах. Бороду он брил, но усы оставил. На французском столике перед ним лежали свитки и тетради, латинские книги в пергаменте, карты и архитектурные чертежи. На стенах, обитых золоченой кожей, висели парсуны, или - по-новому - портреты, князей Голицыных и в пышной веницейской раме - изображение двоеглавого орла, державшего в лапах портрет Софьи. Французские - шпалерные и итальянские - парчовые кресла, пестрые ковры, несколько стенных часов, персидское оружие, медный глобус, термометр аглицкой работы, литого серебра подсвечники и паникадила, переплеты книг и на сводчатом потолке - расписанная золотом, серебром и лазурью небесная сфера - отражались многократно в зеркалах, в простенках и над дверями.

Гость с одобрительным любопытством поглядывал на сие наполовину азиатское, наполовину европейское убранство. Василий Васильевич, играя гусиным пером, положив ногу на ногу и великодушно улыбаясь, говорил (лишь иногда запинаясь в латинских словах и выговаривая их несколько на московский лад):

Поясню вам, господин де Невилль. Нашего государства основа суть два сословия: кормящее и служилое, сиречь - крестьянство и дворянство. Оба сии сословия в великой скудости обретаются, и оттого государству никакой пользы от них нет, ниже одно разорение. Великим было бы счастьем оторвать помещиков от крестьян, ибо помещик ныне, одной лишь корысти ради, без пощады пожирает крепостного мужика», и крестьянин оттого худ, и помещик худ, и государство худо…

Высокомысленные и мудрые слова, господин канцлер, - проговорил де Невилль. - Но как вы мечтаете выполнить сию трудную задачу?

Василий Васильевич, загораясь улыбкой, взял со стола тетрадь в сафьяне, писанную его рукой: «О гражданском житии или поправлении всех дел, иже надлежит обще народу…»

Великое и многотрудное дело, ежели бы народ весь обогатить, - проговорил он и стал читать из тетради: - «Многие миллионы десятин лежат в пустошах. Те земли надлежало бы вспахать и засеять. Скот умножить. Русскую худую овцу вывести и вместо нее обязать заводить аглицкую тонкорунную овцу. Ко всяким промыслам и рудному делу людей приохотить, давая от того им справедливую пользу. Множество непосильных оброков, барщин, податей и повинностей уничтожить и обложить всех единым поголовным, умеренным налогом. Сие возможно лишь в том размышлении, если всю землю у помещиков взять и посадить на ней крестьян вольных. Все прежде бывшие крепостные кабалы разрушить, чтобы впредь весь народ ни у кого ни в какой кабале не состоял, разве - небольшое число дворовых холопей…»

Господин канцлер, - воскликнул де Невилль, - история не знает примеров, чтоб правитель замышлял столь великие и решительные планы. (Василий Васильевич сейчас же опустил глаза, и матовые щеки его порозовели.) Но разве дворянство согласится безропотно отдать крестьянам землю и раскабалить рабов?

Взамен земли помещики получат жалованье. Войска будут набираться из одних дворян. Даточных рекрутов из холопов и тяглых людей мы устраняем. Крестьянин пусть занимается своим делом. Дворяне же за службу получат не земельную разверстку и души, а увеличенное жалованье, кое царская казна возьмет из общей земельной подати. Более чем вдвое должен подняться доход государства…

Мнится - слышу философа древности, - прошептал де Невилль.

Дворянских детей, недорослей, дабы изучали воинское дело, надобно посылать в Польшу, во Францию и Швецию. Надобно завести академии и науки. Мы украсим себя искусствами. Населим трудолюбивым крестьянством пустыни наши. Дикий народ превратим в грамотеев, грязные шалаши - в каменные палаты. Трусы сделаются храбрецами. Мы обогатим нищих. (Василий Васильевич покосился на окно, где по улице брел пыльный столб, поднимая пух и солому.) Камнями замостим улицы. Москву выстроим из камня и кирпича… Мудрость воссияет над бедной страной.

Не расставаясь с гусиным перышком, он покинул кресло, и ходил по коврам, и много еще необыкновенных мыслей высказал гостю:

Английский народ сам сокрушил несправедливые порядки, но в злобстве дошел до великих преступлений - коснулся главы помазанника… Боясь сих ужасов, мы жаждем блага равно всем сословиям. Ежели дворянство будет упираться нашим начинаниям, мы силой переломим их древнее упрямство…

Беседа была прервана. Ливрейный слуга, испуганно округлив глаза, подошел на цыпочках и шепнул что-то князю. Лицо Василия Васильевича стало напряженно серьезным. Де Невилль, заметив это, взял шляпу и начал откланиваться, пятясь к двери. За ним, так же кланяясь и округло, от сердца вниз, помахивая рукою в перстнях и кружевах, шел Василий Васильевич.

Я весьма огорчен и в сильнейшем отчаянии, господин де Невилль, что вы изволите так скоро покидать меня.

Оставшись один, он оглянул себя в зеркало и, торопливо стуча каблучками, прошел в опочивальню. Там на двуспальной кровати под алого шелка пологом, украшенным наверху страусовыми перьями, сидела, прислонясь виском к витому столбику, правительница Софья. Как всегда, она подъехала тайно в закрытой карете с черного хода.

Сонюшка, здравствуй, свет мой…

Она, не отвечая, подняла хмурое лицо, пристально зелеными мужичьими глазами глядела на Василия Васильевича. Он в недоумении остановился, не дойдя до кровати.

Беда какая-нибудь? - государыня…

Этой зимой Софья тайно вытравила плод. Пополневшее лицо ее, с сильными мускулами с боков рта, не играло уже прежним румянцем, - заботы, думы, тревоги легли на нем брезгливым выражением. Одевалась она пышно, все еще по-девичьи, но повадка ее была женская, дородная, уверенная. Ее мучила нужда скрывать любовь к Василию Васильевичу. Хотя об этом знали все до черной девки-судомойки и за последнее время вместо грешного и стыдного названия - любовник - нашлось иноземное приличное слово галант, - все же отравно, нехорошо было, - без закона, не венчанной, не крученной, - отдавать возлюбленному свое уже немолодое тело. Вот по этой бы весне со всей женской силой и сладкой мукой родила бы она… Люди заставили травить плод… Да и любовь ее к Василию Васильевичу была непокойная, не в меру лет: хорошо так любить семнадцатилетней девчонке, - с вечной тревогой, прячась, думая неотстанно, горя по ночам в постели. А иной раз и ненависть клубком подпирала горло, - ведь от него была вся мука, от него был затравленный плод… А ему - хоть бы что: утерся, да и в сторону…

Сидя в кровати, - широкая, с недостающими до полу ногами, горячо влажная под тяжелым платьем, - Софья неприветливо оглянула Василия Васильевича.

Смешно вырядился, - проговорила она, - что же это на тебе - французское? Кабы не штаны, так совсем бабье платье… Смеяться будут… (Она отвернулась, подавила вздох.) Да, беда, беда, батюшка мой… Радоваться нам мало чему…

За последнее время Софья все чаще приезжала к нему мрачная, с недоговоренными мыслями. Василий Васильевич знал, что близкие к ней две бабы-шутихи, весь день шныряя по закоулкам дворца, выслушивают боярские речи и шепоты и, как Софье отходить ко сну, докладывают ей обо всем.

Пустое, государыня, - сказал Василий Васильевич, - мало ли о чем люди болтают, не горюй, брось…

Бросить? - Она ногтями застучала по столбику кровати, зубы у нее понемногу зло открылись. - А знаешь - о чем в Москве говорят! Править, мол, царством мы слабы… Великих делов от нас не видно…

Василий Васильевич потрогал пальцем усы, пожал плечом. Софья покосилась на него: ох, красив, ох, мука моя… Да - слаб, жилы - женские… В кружева вырядился…

Так-то, батюшка мой… Книги ты читать горазд и писать горазд, мысли светлые, - знаю сама… А вчера после вечерни дядюшка Иван Михайлович про тебя говорил: «Читал, мол, мне Василий Васильевич из тетради про смердов, про мужиков, - подивился я: уж здоров ли головкой князюшка-то?» И бояре смеялись…

Как девушка, вспыхнул Василий Васильевич, из-под длинных ресниц метнул лазоревыми глазами.

Не для их ума писано!»

Да уж какие ни на есть, - умнее слуг нам не дадено… Сама терплю: мне бы вот охота плясать, как польская королева пляшет, или на соколиную охоту выезжать на коне, сидя бочком в длинной юбке. Молчу же… Ничего не могу, - скажут: еретичка. Патриарх и так уж мне руку сует как лопату.

Живем среди монстров, - прошептал Василий Васильевич.

Вот что тебе скажу, батюшка… Сними-ка ты кружева, чулочки, да надень епанчу походную, возьми в руки сабельку… Покажи великие дела…

Что?.. Опять разве были разговоры про хана?

У всех одно сейчас на уме - воевать Крым… Этого не минуть, голубчик мой. Вернешься с победой, тогда делай что хочешь. Тогда ты сильнее сильных.

Пойми, Софья Алексеевна, - нельзя нам воевать… На иное нужны деньги…

Иное будет после Крыма, - твердо проговорила Софья. - Я уж и грамоту заготовила: быть тебе большим воеводой. День и ночь буду тебя поминать в молитвах, все колени простою, все монастыри обойду пешая, сударь мой… Вернешься победителем, - кто тогда слово скажет? Перестанем скрываться от стыда… Верю, верю - бог нам поможет против хана. - Софья слезла с постели и глядела снизу вверх в его отвернутые глаза. - Вася, я тебе боялась сказать… Знаешь, что еще шепчут? «В Преображенском, мол, сильный царь подрастает… А царевна, мол, только зря трет спиной горностай…» Ты мои думы пожалей… Я нехорошее думаю. - Она схватила в горячие ладони его задрожавшую руку. - Ему уже пятнадцатый годок пошел. Вытянулся с коломенскую версту. Прислал указ - вербовать всех конюхов и сокольничих в потешные. А сабли да мушкеты у них ведь из железа… Вася, спаси меня от греха… В уши мне бормочут, бормочут про Димитрия, про Углич… Чай, грех ведь это? (Василий Васильевич выдернул руку из ее рук. Софья медленно, жалобно улыбнулась.) И то, я говорю, грех и думать о таких делах… То в старину было… Вся Европа узнает про твои подвиги. Тогда его бояться уж нечего, пусть балуется…

Нельзя нам воевать! - с горечью воскликнул Василий Васильевич. - Войска доброго нет, денег нет… Великие прожекты! - эх, все попусту! Кому их оценить, кому понять? Господи, хоть бы три, хоть бы два только года без войны…

Он безнадежно махнул кружевной манжетой… Говорить, убеждать, сопротивляться, - все равно - было без пользы.

Наталья Кирилловна ругала Никиту Зотова: «Да беги же ты за ним, да найди ты его, - со двора убежал чуть свет, лба не перекрестил, и куска во рту не было…»

Найти Петра не так-то было просто, - разве в роще где-нибудь начнется стрельба, барабанный бой, - значит там и царь: балуется с потешными. Никиту сколько раз брали в плен, привязывали к дереву, чтобы не надоедал просьбами - идти стоять обедню или слушать приезжего из Москвы боярина. Чтобы Никита не скучал у дерева, Петр приказывал ставить перед ним штоф водки. Таи понемногу Зотов стал привыкать к чарочке и уж, бывало, сам просился в плен под березу. Возвращаясь к Наталье Кирилловне сокрушенный, он разводил руками:

Силов нет, матушка государыня, не идет сокол-то наш…

Играть Петр был горазд - мог сутки без сна, без еды играть во что ни попало, было б шумно, весело, потешно, - стреляли бы пушки, били барабаны. Потешных солдат из царских конюхов, сокольничих и даже из юношей изящных фамилий было у него теперь человек триста. С ними он ходил походами по деревням и монастырям вокруг Москвы. Иных монахов пугали до полусмерти: полуденный зной, когда на березе не шелохнется листок, лишь грузно гудят пчелы под липами и одолевает дремота, из лесочка вдруг с бесовскими криками выкатываются какие-то в зеленых кафтанах, видом - не русские, и бум-тарарах - бьют из пушек деревянными ядрами в мирные монастырские стены. И еще страшнее монахам, когда узнавали в длинном, вымазанном в грязи и пороховой копоти, беспокойном вьюноше - самого царя.

Служба в потешном войске была тяжелая - ни доспать, ни доесть. Дождь ли, зной ли несносный, - взбредет царю - иди, шут его знает куда и зачем, пугать добрых людей. Иной раз потешных будили среди ночи: «Приказано обойти неприятеля. Переправляться вплавь через речку…» Некоторые и тонули в речках по ночному времени.

За леность или за нети, - если кто, соскучась без толку шагать по дорогам, сказывался в нетях, хотел бежать домой, - таких били батогами. В последнее время приставили к войску воеводу, или - по-новому - генерала, - Автонома Головина. Человек он был гораздо глупый, но хорошо знал солдатскую экзерцицию и навел строгие порядки. При нем Петр, вместо беспорядочного баловства, стал не шутя проходить военную науку в первом батальоне, названном Преображенским.

Франц Лефорт не состоял у Петра на должности, - так как был занят по службе в Кремле, - но часто приезжал верхом к войску и давал советы, как что устроить. Через него взяли на жалованье иноземца капитана Федора Зоммера для огнестрельного и гранатного боя и тоже произвели в генералы. Из Пушкарского приказа доставили шестнадцать пушек, и тогда стали учить потешных стрелять чугунными бомбами, - учили строго: Федор Зоммер даром жалованье получать не хотел. Было уже не до потехи. Много побили в полях разного скота и перекалечили народу.

Иноземцы на Кукуе часто разговаривали о молодом царе Петре. Собираясь по вечерам на посыпанной песочком площадке, - среди подстриженных деревьев, - они похлопывали ладонями по столикам:

Эй, Монс, кружечку пива!

Монс, в вязаном колпаке, в зеленом жилете, выплывал из освещенной двери аустерии, неся по пяти глиняных кружек в каждой руке. Над кружкой - шапка пены. Вечер тих и приятен. Высыпают звезды в русском небе, не столь, правда, яркие, пышные, как в Тюрингии, или Бадене, или Вюртемберге, - но жить можно не плохо и под русскими звездами.

Монс! Расскажи-ка нам, как у тебя в гостях был царь Петр.

Монс присаживался за стол к доброй компании, отхлебывал из чужой кружки и, подмигнув, рассказывал:

Царь Петр очень любопытный человек. Он узнал о замечательном музыкальном ящике, который стоит в моей столовой. Отец моей жены купил этот ящик в Нюрнберге…

О да, мы все знаем твой прекрасный ящик, - подтверждали слушатели, взглянув друг на друга и помотав висячими трубками.

Я немного испугался, когда однажды в мою столовую вошли Лефорт и царь Петр. Я не знал, как мне нужно поступать… В таком случае русские становятся на колени. Я не хотел. Но царь сейчас же спросил меня: «Где твой ящик?» Я ответил: «Вот он, ваше помазанное величество». Тогда царь сказал: «Иоганн, не зови меня ваше помазанное величество, мне это надоело дома, но зови меня, как будто я твой друг». И Лефорт сказал: «О да, Монс, мы все будем звать его - герр Петер». И мы втроем долго смеялись этой шутке. После этого я позвал мою дочь Анхен и велел ей завести ящик. Обыкновенно мы заводим его только раз в году, в сочельник, потому что это очень ценный ящик. Анхен посмотрела на меня - и я сказал: «Ничего, заводи». И она завела его, - кавалеры и дамы танцевали, и птички пели. Петер удивился и сказал: «Я хочу посмотреть, как он устроен». Я подумал: «Пропал музыкальный ящик». Но Анхен - очень умная девочка. Она сделала красивый поклон и сказала Петеру, и Лефорт перевел ему по-русски. Анхен сказала: «Ваше величество, я тоже умею петь и танцевать, но, увы, если вы пожелаете посмотреть, что внутри у меня, отчего я пою и танцую, - мое бедное сердце наверное после этого будет сломано…» Переведя эти слова, Лефорт засмеялся, и я громко засмеялся, и Анхен смеялась, как серебряный колокольчик. Но Петер не смеялся, - он покраснел, как бычья кровь, и глядел на Анхен, будто она была маленькой птичкой. И я подумал: «О, у этого юноши сидит внутри тысяча чертей». Анхен тоже покраснела и убежала со слезами на своих синих глазах…

Монс засопел и отхлебнул из чужой кружки. Он чудно и трогательно умел рассказывать истории. Приятный ночной ветерок шевелил кисточки на вязаных колпаках у собеседников. В освещенной двери показалась Анхен, подняла невинные глаза к звездам, счастливо вздохнула и исчезла. Раскуривая трубки, посетители говорили, что бог послал Иоганну Монсу хорошую дочь. О, такая дочь принесет в дом богатство. Бородатый и красный, могучего роста кузнец, Гаррит Кист, голландец, родом из Заандама, сказал:

Я вижу, - если с умом взяться за дело, - из молодого царя можно извлечь много пользы.

Старый Людвиг Пфефер, часовщик, ответил ему:

О нет, на это плохая надежда. У царя Петра нет силы… Правительница Софья никогда не даст ему царствовать. Она - жестокая и решительная женщина… Теперь она собирает двести тысяч войска воевать крымского хана. Когда войско вернется из Крыма, я не поставлю за царя и десяти пфеннигов…

Напрасно вы так рассуждаете, Людвиг Пфефер, - ответил ему Монс, - не раз мне рассказывал генерал Теодор фон Зоммер, который недавно был просто - Зоммер… (Монс раскрыл рот и захохотал, и все засмеялись его шутке.) Не раз он мне говорил: «Погодите, дайте нам год или два сроку, у царя Петра будет два батальона такого войска, что французский король или сам принц Морис Саксонский не постыдятся ими командовать…» Вот что сказал Зоммер…

О, это хорошо, - проговорили собеседники и значительно переглянулись.

Такие беседы бывали по вечерам на подметенной площадке перед дверью аустерии Иоганна Монса.

В сводчатых палатах Дворцового приказа - жара, духота, - топор вешай. За длинными столами писцы, свернув головы, свесив волосы на глаза, скрипят перьями. В чернилах - мухи. На губы, на мокрые носы липнут мухи. Дьяк наелся пирогов, сидит на лавке, в дремоте. Писец, Иван Басков, перебеляет с листа в книгу:

«…по указу великих государей сделано немецкое платье в хоромы к нему, великому государю, царю и великому князю Петру Алексеевичу, всея Великия и Малыя и Белыя России самодержцу, а к тому делу взято товаров у генерала у Франца Лефорта: две цевки золота, - плачено один рубль, 13 алтын, 2 деньги, да девять дюжин пуговиц по шести алтын дюжина, да к исподнему кафтану - 6 дюжин пуговиц по 2 алтына, 4 деньги дюжина, да щелку и полотна на 10 алтын, да накладные волосы - три рубля…»

Дунув на муху, Васков поднял осовелые веки.

Слышь, Петруха, а «волосы накладные» как писать - с прописной буквы али с малой?

Напротив сидящий подьячий, подумав, ответил:

Пиши с малой.

Волос у него, что ли, нет своих, у младшего государя-то?

А ты - смотри - за такие слова…

Нагнув голову влево, чтобы ловчее писать, Васков тихо закис от смеха, - уж очень чудно казалось ему, что государю в немецкой слободе от немок покупают волосы, платят три рубля за такую дрянь.

Петруха, куда же он эти волосы навесит?

На это его государева воля, - куда захочет, туда и навесит. А будешь еще спрашивать, дьяку пожалуюсь…

Дьяка тоже одолели мухи. Вынув шелковый платок, помахал он вокруг себя, вытер лицо и козлиную бороду.

Э-эй, спите! - лениво прикрикнул он. - Разве вы писцы, разве вы подьячие? Все бы вам даром жрать казенные деньги. Страху нет на вас, бога забыли, шпыни ненадобные… Вот выдеру весь приказ батогами, - будете знать, как работать с бережением… И чернил на вас не напасешься, и бумаги прорва… Гром вас порази, племя иродово…

Вяло махнув платком, дьяк опять задремал. Скучное настало время - ни челобитчиков, ни даров. Москва опустела, - стрельцы, дети боярские, помещики все ушли в поход, в Крым. Только - мухи да пыль, да мелкие казенные дела.

Петруха, квасу бы сейчас выпить! - проговорил Васков и, оглянувшись на дьяка, потянулся, вывернулся, так, что гнилой кафтанец треснул у него под мышками. - Вечером пойду к одной вдове, вот напьюсь квасу. - Мотнув башкой, он опять принялся писать:

«…по указу в.г.ц. и в.к. Петра Алексеевича всея В. и М. и Б. Р. самодержца велено прислать в Село Коломенское к нему в.г.ц. и в.к. всея В. и М. и Б. Р. самодержцу стряпчих конюхов - Якима Воронина, Сергея Бухвостова, Данилу Картина, Ивана Нагибина, Ивана Иевлева, Сергея Черткова да Василия Бухвостова. Упомянутых стряпчих конюхов ведено взять наверх в потешные пушкари и учинить им оклады - денег по пяти рублев человеку, хлеба по пяти четвертей ржи, овса тож…»

Петруха, вот людям счастье…

Кто еще разговаривает, э-эй, кобели стоялые, - в полусне пригрозил дьяк.

Немецкое платье и парик принял под расписку стольник Василий Волков и с бережением отнес в государеву спальню. Еще только светало, а Петр уже вскочил с лавки, где спал на кошме под тулупчиком. За парик он схватился за первое, примерил, - тесно! - хотел ножницами резать свои темные кудри, - Волков едва умолил этого не делать, - все-таки добился - напялил парик и ухмыльнулся в зеркало. Руки он в этот раз вымыл мылом, вычистил грязь из-под ногтей, торопливо оделся в новое платье, Подвязал, как его учил Лефорт, шейный белый платок и на бедра, поверх растопыренного кафтана, шелковый белый же шарф. Волков, служа ему, дивился: не в обычае Петра было возиться с одеждой. Примеряя узкие башмаки, он заскрежетал зубами. Вызвали дворового, Степку Медведя, рослого парня, чтобы разбить башмаки, - Степка, вколотив в них ножищи, бегал по лестницам, как жеребец. В девять часов (по новому счету времени) пришел Никита Зотов - звать к ранней обедне. Петр ответил нетерпеливо:

Скажи матушке, - у меня-де государственное дело неотложное… Один помолюсь. Да - вот что - сам-то возвращайся, да рысью, слышь…

Он вдруг закинул голову и засмеялся, как всегда, будто вырывая из себя смех. Никита понял, что царь опять придумал какую-нибудь шутку, которым изрядно учили его в немецкой слободе. Но - кротко покорился, убежал в мягких сапожках и скоро вернулся, сам зная, что - себе на горе. Так и вышло. Петр, вращая глазами, приказал ему:

Поедешь великим послом от еллинского бога Бахуса - бить челом имениннику.

Слушаю, государь Петр Алексеевич, - истово ответил Зотов. Тут же, как было указано, надел он на себя вывернутую заячью шубу, на голову - мочалу, поверх венок из банного веника, в руки взял чашу. Чтобы не было лишних разговоров с матушкой, Петр вышел из дворца черным ходом и побежал на конюшенный двор. Там вся дворня со смехом ловила четырех здоровенных кабанов. Петр кинулся помогать, кричал, дрался, суетился. Кабанов поймали, на лежачих надели шлеи, впрягли в золотую низенькую карету на резных колесах (жениховский подарок покойного Алексея Михайловича; ее Наталья Кирилловна приказывала беречь пуще глаза). Конюшенный дьяк с трясущимися губами глядел на такое разорение и бесчинство. Под свист и хохот дворни в карету впихнули Никиту Зотова. Петр сел на козлы, Волков, при шпаге и в треугольной шляпе, пошел впереди, кидая кабанам морковь и репу. Конюха с боков стегали кнутами. Поехали на Кукуй.

У ворот слободы их встретила толпа иноземцев. «Хорошо, хорошо, очень весело, - закричали они, хлопая в ладоши, - можно лопнуть от смеха». Петр, красный, с сжатым ртом, со злым лицом, вытянувшись, сидел на козлах. Сбегалась вся слобода. Хохотали, держась за бока, указывали пальцами на царя и на мочальную голову в карете - полумертвого от страха Зотова. Свиньи дергали в разные стороны, спутали сбрую. Внезапно Петр вырвал у конюха кнут и бешено застегал по свиньям. Завизжав, они понесли карету… Кого-то сбили с ног, кто-то попал под колеса, женщины хватали детей. Петр, стоя, все стегал, - багровый, с раздутыми ноздрями короткого носа. Круглые глаза его были красны, будто он сдерживал слезы.

У Лефортова двора конюха кое-как сбили свиную упряжку, своротили в раскрытые ворота. По двору бежал именинник - Лефорт, махая тростью и шляпой. За ним - пестро разодетые гости. Петр неуклюже соскочил с козел и за воротник вытащил из кареты Зотова. Все еще бешено глядя в глаза Лефорту, будто боясь увидеть в толпе кого-то, - проговорил задыхающимся голосом:

Мейн либер генерал, привез великого посла с великим виватом от еллинского бога Бахуса… - Крупный пот выступил на лице его, облизнул губы и, все еще глядя в глаза, с трудом: - Мит херцлихен грус… Сиречь, бьет челом… Свиней и карету в подарок шлет… - Все еще судорожно держа Зотова, шепотом: - Вались на колени, кланяйся…

Прекрасный, в розовом бархате, в кружевах, напудренный и надушенный Лефорт все сразу понял… Подняв высоко руки, захлопал в ладоши, залился веселым смехом и, поворачиваясь то к Петру, то к гостям, сказал:

Вот прекрасная шутка, - веселее шутки не приходилось видеть… Мы думали поучить его забавным шуткам, но он поучит нас шутить. Эй, музыканты, марш в честь бахусова посла…

За кустами сирени ударили барабаны и литавры, заиграли трубы. У Петра опустились плечи, сошла багровая краска с лица. Закинувшись, он шумно засмеялся. Лефорт взял его под руку. Тогда Петр обежал глазами гостей и увидел Анхен, - она улыбалась ему блестящими зубками, По плечи голая, точно высунулась навстречу ему из пышного, как роза, платья.

Опять дикое смущение схватило его за горло. Он шел впереди гостей, рядом с Лефортом, к дому, по-журавлиному поднимая ноги. На площадке у крыльца стояли песельники в пунцовых русских рубашках. Они хватили с присвистом плясовую. Один, синеглазый, наглый, выскочил и с приговором: «Ай, дуду-дуду-дуду», - пошел вприсядку, отбивая подковками дробь, щелкая ладонями по песку, с перевертом, с подлетом, завертелся юлой: «И - эх - ты!»

Ай да Алексашка!

Скрипка, альты, гобои и литавры играли на хорах старые немецкие песни, русские плясовые, церемонные менуэты, веселые англезы. Табачный дым клубился в лучах, бивших сквозь круглые окошки двухсветной залы. Захмелевшие гости отпускали такие словечки, что девицы вспыхивали, как зори, румяные красавицы с пышными, как бочки, фижмами и тяжелыми шлепами, хохотали, как сумасшедшие. В первый раз Петр сидел за столом с женщинами. Лефорт поднес ему анисовой. В первый раз Петр попробовал хмельного. Анисовая полилась пламенем в жилы. Он глядел на смеющуюся Анхен. От музыки в нем все плясало, шея раздувалась. Стиснув челюсти, он ломал в себе еще темные ему, жестокие желания. Не слышал, что за шумом кричали гости, протягивая к нему стаканы… У Анхен лукаво сверкали зубы, она не сводила с него прельстительных глаз…

Пир все тянулся, будто день никогда не кончится. Часовщик Пфефер сунул длинный, как морковь, нос в табакерку и принялся чихать, сорвав с себя парик, взмахивал им над лысым черепом. Умора, как это было смешно! Петр раскачивался, опрокидывая длинными руками посуду вокруг себя. Руки до того казались длинны, - стоит потянуться через стол, и можно запустить пальцы в волосы Анхен, сжать ее голову, губами испытать ее смеющийся рот… И опять у него раздувалась шея, тьма застилала глаза.

Когда солнце склонилось за мельницы и в раскрытые окна повеяло прохладой, Лефорт подал руку восьмипудовой мельничихе, фрау Шимельпфениг, и пошел с нею в менуэте. Округло поводя рукой, он встряхивал обсыпанными золотой пудрой локонами, приседал и кланялся, томно закатывал глаза. Фрау Шимельпфениг, удовлетворенная и счастливая, плыла в огромных юбках, как сорокапушечный корабль, разукрашенный флагами. За этой парой двинулись все гости из залы в огород, где в клумбах были выведены цветами вензеля именинника, кусты и деревца перевязаны бантами с цветами из золотой и серебряной бумаги и дорожки разделены шахматными квадратами…

После менуэта завели веселый контрданс. Петр стоял в стороне, грыз ноготь. Несколько раз дамы, низко присев перед ним, приглашали танцевать. Он мотал головой, бурча: «Не умею, нет, не могу…» Тогда фрау Шимельпфениг, сопровождаемая Лефортом, подала ему букет, - это означало, что его выбирали в короли танцев. Отказаться было нельзя. Он покосился на веселые, но твердые глаза Лефорта и судорожно схватил даму за руку. Лефорт на цыпочках вывернутых ног помчался к Анхен и стал с ней напротив Петра для фигуры контрданса. Анхен, держа в опущенных руках платочек, глядела, точно просила о чем-то. Оглушительно звякнула медь литавров, бухнул барабан, запели скрипки, трубы, веселая музыка понеслась в вечереющее небо, пугая летучих мышей.

И опять, как давеча со свиньями, у него все сорвалось, стало жарко, безумно. Лефорт кричал:

Фигура первая! Дамы наступают и отступают, кавалеры крутят дам!

Схватив фрау Шимельпфениг за бока, Петр завертел ее так, что роба, шлеп и фижмы закрутились вихрем. «Ох, мейн готт!» - только ахнула мельничиха. Оставив ее он заплясал, точно сама музыка дергала его за руки и ноги. Со сжатым ртом и раздутыми ноздрями, он выделывал такие скачки и прыжки, что гости хватались за животы, глядя на него.

Третья фигура, - кричал Лефорт, - дамы меняют кавалеров!

Прохладная ручка Анхен легла на его плечо. Петр сразу поджался, буйство затихло. Он мелко дрожал. И ноги уже сами несли его, крутясь вместе с легкой, как перышко, Анхен. Между деревьями перебегали огоньки плошек, зажигаемых пороховой нитью. Сердито шипя, взвилась ракета. Два огненных шнурочка отразились в глазах Анхен.

Со всех концов сада поднимались ракеты. Завертелись огненные колеса, засветились транспаранты. Как пушки, лопались бураки, трещали швермеры, сыпались искряные фонтаны. Сумерки затягивало пороховым дымом. Не сон ли то привиделся в тоскливой скуке Преображенского дворца. Мимо скачками с высокой, как солдат, дамой пронесся дебошан Лефорт. «Купидон стрелами пронзает сердца!» - крикнул он Петру. От разгоряченной от танцев Анхен пахло свежей прелестью. «Ах, Петер, я устала», - еще тоньше простонала она, повисая на его руке. Над головами разорвался швермер, огненные змеи осветили осунувшееся от усталости чудное лицо девушки. Не зная, как это делается, Петр обхватил ее за голые плечи, зажмурился и почувствовал влажное прикосновение ее губ. Но они только скользнули. Анхен вырвалась из рук. С бешеной трескотней разорвались сотни змеек. Анхен исчезла. Из облака дыма вылезла заячья шуба и мочальная голова бахусова посла. Вконец пьяный, Никита Зотов, все еще с чашей в руке, брел, бормоча всякую чушь… Остановился, зашатался.

Сынок, выпей, - и подал Петру чашу. - Пей, все равно пропали мы с тобой… Душу погубили, оскоромились. Пей до дна, твое царское величество, всея Великия и Малыя…

Он хотел погрозить кому-то и повалился в куст. Петр бросил выпитую чашу. Радость крутилась в нем фейерверочным колесом.

Анхен! - крикнул он. Побежал…

Освещенные окна дома, огоньки плошек, транспаранты поплыли кругом. Он схватился за голову, широко раздвинул ноги.

Идем, я покажу, где она, - проговорил сзади в ухо вкрадчивый голос. Это был песельник в пунцовой рубахе, Алексашка Меньшиков с пронзительными глазами. - Девка домой пошла…

Молча Петр побежал за ним куда-то в темноту. Перелезли через забор, нарвались на собак, через изгороди, выскочили на площадь к мельнице перед аустерией. Наверху светилось длинное окошко. Алексашка - шепотом:

Она там. - И бросил в стекло песком. Окно раскрылось, высунулась Анхен, - на плечах платок, вся голова в рожках из бумаги.

Кто там? - спросила тоненько, вгляделась, увидела Петра, затрясла головой: - Нельзя… Идите спать, герр Петер…

Еще милее была она в этих рожках. Захлопнула окно и опустила кружевную занавеску. Свет погас.

Сторожится девка, - прошептал Алексашка. Вгляделся и, крепко обняв Петра за плечи, повел к лавке. - Ты сядь-ка лучше… Я лошадей приведу. Верхом-то доедешь?

Когда он вернулся, ведя в поводу двух оседланных лошадей, Петр все так же сутуло сидел, положив стиснутые кулаки на колени. Алексашка заглянул ему в лицо:

Ты выпил, что ли? - Петр не ответил. Алексашка помог ему сесть в седло, легко вскочил сам и, придерживая его, шагом выехал из слободы. Над лугами стелился туман. Пышно раскинулись осенние звезды. В Преображенском уже кричали, петухи. Ледяная рука Петра, вцепившись в Алексашкино плечо, застыла, как неживая. Около дворца он вдруг выгнул спину, стал закидываться, ухватил Алексашку за шею, прижался к нему. Лошади остановились. У него свистело в груди, и кости трещали.

Держи меня, держи крепче, - хриповато проговорил он. Через небольшое время руки его ослабли. Вздохнул со стоном: - Поедем… Не уходи только… Ляжем вместе…

У крыльца подскочил Волков.

Государь! Да, господи… А мы-то…

Подбежали стольники, конюхи. Петр сверху пхнул ногой в эту кучу, слез сам и, не отпуская Алексашку, пошел в хоромы. В темном переходе закрестилась, зашуршала старушонка, - он толкнул ее. Другая, как крыса, шмыгнула под лестницу.

Постылые, шептуньи, чтоб вас разорвало, - бормотал он.

В опочивальне Алексашка разул его, снял кафтан. Петр лег на кошму, велел Алексашке лечь рядом. Прислонил голову ему к плечу. Помолчав, сказал:

Быть тебе постельничим… Утром скажешь дьяку, - указ напишет… Весело было, ах, весело… Мейн либерготт.

Спустя немного времени он всхлипнул по-ребячьи и заснул.

. Ибо сказано в Писании: вот, Я полагаю в Сионе камень краеугольный, избранный, драгоценный; и верующий в Него не постыдится.

Итак, говорит, «отложив всякую злобу и всякое коварство, и лицемерие, и зависть, и всякое злословие» . Этими немногими словами он обнимает все множество и разнообразие зла. Ибо возрожденные к нетленной жизни не должны впадать в сети злобы и предпочитать несуществующее действительному. Ибо зло не есть сущность, но заключается в погрешности рожденной сущности. А большое различие между жизнью самоличной и тем, что только сопривходит к ней. Они, говорит, должны явиться свободными от коварства и лицемерия и зависти и всякого злословия. Ибо коварство и злословие далеки от истины и проповеданного вам учения. Коварство ищет погибели обманываемого им, лицемерие преуспевает в разности с действительностью, между тем спасительное учение, которым вы оглашены, преуспевает в противоположном. А какое место в вас зависти и злословию, – в вас, которые, связуясь неразрывным союзом братолюбия, можете не потерпеть вреда ни от кого из разлучающих вас? Что зависть и злословие служат причиной ссоры и взаимной ненависти, этого не знает разве тот, кто не знает печальной истории Каина, который через зависть разорвал братский союз, затем впал в коварство, лицемерие и убийство (). А что завистливый нечист от злословия, в этом можно удостовериться из примера братьев Иосифа, которые весьма много наговаривали на него отцу своему (). Посему, говорит, очистившись от всех этих зол, приступите как новорожденные младенцы, «ибо таковых , – сказал Господь, – есть Царствие Божие» (). И, питаясь бесхитростным учением, растите в «меру полного возраста Христова» (); «Ибо вы вкусили» , то есть чрез упражнение в священных заповедях евангельских вы осязательно узнали, сколь благо это учение. А чувство в деле знания сильнее всякого слова, как и испытываемое на деле приятнее всякого слова. Итак, опытно познав на себе благость Господа, и сами показывайте доброту и милость друг другу, и возложите себя на живой краеугольный камень, человеками отверженный, но Богом почтенный и избранный, и сущий и пророками предсказанный. Теснее дружитесь между собой чрез единение любви, и сочленяйтесь в полноту духовного дома, нимало не заботясь о презрении со стороны людей, потому что ими отвержен и краеугольный камень – Христос. Достигнув единомыслия между собой, и устроивши из себя духовный дом, и приобретши святое священство, приносите жертвы духовные. И не думайте, что можете приносить Богу жертвы непорочные тогда, когда не храните между собой союза любви. Воздевайте, сказано, «чистые руки без гнева и сомнения» (); как же желающий соединиться с Богом чрез молитву достигнет сего, когда сам отторгает себя от своего брата чрез гнев и злые сомнения?

. Итак Он для вас, верующих, драгоценность, а для неверующих камень, который отвергли строители, но который сделался главою угла, камень претыкания и камень соблазна,

. о который они претыкаются, не покоряясь слову,

Ранами Его вы исцелились.

. Ибо вы были, как овцы блуждающие (не имея пастыря), но возвратились ныне к Пастырю и Блюстителю душ ваших.

Когда, по приказанию Пилата, Его бичевали, то Он на теле Своем вынес и раны от ударов.

Если бы мы не знали, кто написал это Послание, то вынуждены были бы признать: так может писать только человек-скала, душа которого покоится на твердом фундаменте, кто своим могущественным свидетельством укрепляет души людей под натиском ветров страданий, обрушивающихся на них, и созидает их на истинно непоколебимом основании.

Висингер

Введение

I. Особое положение в каноне

Христиане в мусульманских и коммунистических странах так привыкли к репрессиям, враждебности и даже открытым гонениям, что чуть ли не ожидают их. Для них Первое послание Петра - огромная практическая помощь.

Оно учит их принимать страдания так, как их перенес Господь, и помогает выработать определенные желательные качества, такие как настойчивость.

Христиане на Западе, особенно англоязычные верующие с их большим библейским наследием, еще не приспособились к общественной оппозиции, направленной против веры. До недавнего времени государство, по крайней мере, одобряло семью как основную ячейку общества и даже поощряло посещаемость "церкви по вашему выбору". Но теперь не так. Правительство, особенно местные органы власти, похоже, используют судей, образовательные учреждения и особенно средства массовой информации, чтобы представлять в ложном свете, насмехаться и даже порочить верующих в Библию христиан. Радио, телевидение, фильмы, газеты, журналы и официальные сообщения пропагандируют безнравственность, вульгарность, ложь и даже богохульство. Христианство сегодня стало "противокультурным", и чем скорее верующие постигнут уроки, которые апостол Петр преподает в Первом послании, тем лучше они подготовятся к последним годам двадцатого и первым годам двадцать первого столетий - если наш Господь замедлит.

II. Авторство

Внешнее свидетельство

Внешнее свидетельство, подтверждающее, что написал это Послание Петр, раннее и почти всеобщее. Евсевий считает, что Первое послание Петра занимает место среди книг, принятых всеми верующими (homologoumena ). Поликарп и Климент Александрийский также принимают книгу. Отсутствие ее в "каноне" Маркиона не должно удивлять, поскольку он принимал только послания Павла . В списках канона Муратори нет 1 Петра, но это, вероятно, из-за фрагментарного характера данного документа.

Весьма возможно, что 2 Петра 3,1 - самое раннее подтверждение Первого послания Петра. Даже те, кто уверен, что Петр не писал Второе послание (см. Введение к 2 Петра), все же рассматривают его как достаточно раннее, чтобы иметь силу свидетельства для Первого послания Петра, если действительно 2 Петра 3,1, как предполагается, относится к этому более раннему Посланию.

Внутреннее свидетельство

Внутреннее свидетельство , заставляющее некоторых сомневаться в авторстве Петра, - это используемый в Послании очень правильный греческий язык. Мог ли галилейский рыбак писать так хорошо? Многие говорят: "Нет". Однако, как достаточно часто подтверждает наша собственная культура, люди с талантом к языку и общественным выступлениям часто становятся выдающимися личностями благодаря красивой речи, не обучаясь при этом в колледже или семинарии. Петр проповедовал тридцать лет, не говоря уже о вдохновении Духа Святого и вероятной помощи Силуана в создании Послания. Когда в Деяниях (4,13) говорится, что Петр и Иоанн были некнижными и простыми, это лишь означает, что они не имели официального раввинского образования.

Ссылок на жизнь и служение Петра в Первом послании вполне достаточно, что продемонстрирует следующий перечень деталей.

Первые десять стихов главы 2 представляют Христа как краеугольный камень и, таким образом, отсылают нас к событию в Кесарии Филипповой (Мф. 16,13-20). Когда Петр исповедал Иисуса Христом, Сыном Бога живого, Господь Иисус объявил, что Его Церковь будет построена на этой основе, то есть на истине о том, что Христос - Сын Бога живого. Он - краеугольный камень и основа Церкви.

Ссылка на живые камни в 2,5 напоминает случай у Иоанна (1,42), где имя "Симон" было изменено на арамейское "Кифа", или греческое "Петр", означающие "камень" . По вере в Христа Петр стал живым камнем. Неудивительно, что у него есть что сказать о камнях в главе 2. В 2,7 автор ссылается на Псалом 117,22: "Камень, который отвергли строители, соделался главою угла". На это же самое место ссылался Петр, когда был привлечен к суду перед правителями, старейшинами и книжниками в Иерусалиме (Деян. 4,11).

Читая, как апостол советует своим читателям подчиниться правительству (2,13-17), мы думаем о том времени, когда сам Петр не подчинился, но отсек ухо рабу первосвященника (Ин. 18,10). Так что его совет не только богодухновенен, но и основан на большом практическом опыте!

Отрывок 2,21-24, по-видимому, указывает на свидетельство очевидца страданий и смерти Господа Иисуса. Петр никогда не мог забыть, как покорно терпел и безмолвно страдал Спаситель. В 2,24 нам сказано, каким образом умер Спаситель - через распятие на кресте. Описание, кажется, повторяет слова Петра в Деяниях (5,30 и 10,39).

Говоря о своих читателях, возвратившихся к Пастырю и Блюстителю их душ (2,25), Петр, должно быть, думал о собственном восстановлении (Ин. 21,15-19) после отречения от Господа.

Напоминание о том, что "любовь покрывает множество грехов" (4,8), возможно, отсылает к вопросам Петра: "Господи! сколько раз прощать брату моему, согрешающему против меня? до семи ли раз?" Иисус ответил: "Не говорю тебе: "до семи", но до седмижды семидесяти раз" (Мф. 18,21-22). Другими словами, бесконечное количество раз.

В 4,16 нам сказано, что если кто-то страдает как христианин, то должен не стыдиться, а прославлять Бога. Сравните это место с Деяниями (5,40-42), где Петр и другие апостолы после побоев вышли из синедриона, "радуясь, что за имя Господа Иисуса удостоились принять бесчестие". Автор Послания признает себя свидетелем страданий Христовых (5,1). Выражение "соучастник в славе, которая должна открыться" может подразумевать преображение. Конечно же, Петр был свидетелем обоих событий.

Кроткий пасторский совет пасти "Божие стадо, какое у вас" (5,2), напоминает нам слова Спасителя Петру: "Паси агнцев моих... паси овец Моих... паси овец Моих" (Ин. 21,15-17).

Слова в 5,5 "облекитесь смиренномудрием" настоятельно напоминают о событии, описанном у Иоанна (13), когда Иисус Сам препоясался передником раба и умыл ноги Своим ученикам. Отрывок о гордости и смирении (5,5-6) становится еще более значимым, когда мы вспоминаем высокомерное утверждение Петра о том, что он никогда не отречется от Господа (Мк. 14,29-31), за которым последовало троекратное отречение от Спасителя (Мк. 14,67-72).

Заключительная ссылка, которая может относиться к опыту Петра, найдена в 5,8: "...противник ваш диавол ходит, как рыкающий лев, ища кого поглотить". Когда Петр писал это, он, возможно, вспоминал то время, когда Иисус сказал ему: "Симон, Симон! се, сатана просил, чтобы сеять вас как пшеницу" (Лк. 22,31).

III. Время написания

Учение Петра о том, что в целом правительство полезно желающим делать добро (1 Петр. 2,13-17), как полагают многие, слишком примиренческое, чтобы быть написанным после начала жестокого преследования христиан Нероном (64 г. н.э.). Во всяком случае, Послание не может быть очень удалено от этого периода времени. Вероятно, оно написано в 64 или 65 году.

IV. Цель написания и тема

Как отмечалось, Петр особое внимание уделяет страданиям в христианской жизни. Кажется, что его читатели подверглись клевете и насмешкам ради Христа (4,14-15). Тюрьма, конфискация имущества и насильственная смерть для многих все еще, очевидно, находится в будущем. Однако страдание - не единственная тема этого большого Послания. Благословения, унаследованные с принятием Евангелия, правильные взаимоотношения верующих с миром, государством, семьей и Церковью, наставления старшим и наказание - все включено сюда. Из "Вавилона" - то ли действительно из этого города на Евфрате, в котором была иудейская община, то ли из духовного Вавилона на Тибре (Рим) - апостол шлет это Послание в восточные области, туда, где теперь расположена Турция.

План

I. ПРИВИЛЕГИИ И ОБЯЗАННОСТИ ВЕРУЮЩЕГО (1,1 - 2,10)

А. Приветствие (1,1-2)

II. ОТНОШЕНИЕ ВЕРУЮЩЕГО (2,11 - 4,6)

Г. Как жена должна относиться к мужу (3,1-6)

Д. Как муж должен относиться к жене (3,7)

Е. Как брат должен относиться к братству (3,8)

Ж. Как страждущий должен относиться к гонителям (3,9 - 4,6)

III. СЛУЖЕНИЕ И СТРАДАНИЕ ВЕРУЮЩЕГО (4,7 - 5,14)

А. Важные наставления для последних дней (4,7-11)

Б. Наставления, касающися страданий (4,12-19)

В. Увещания и приветствия (5,1-14)

Глава 1

I. Привилегии и обязанности верующего (1,1 - 2,10)

А. Приветствие (1,1-2)

1,1 Автор представляется как Петр, апостол Иисуса Христа. Как один из двенадцати, он получил от Господа Иисуса поручение быть глашатаем славной преобразовывающей вести. Немедленно откликнувшись на Божественный призыв, он стал "ловцом человеков".

Все верующие призваны представлять интересы Христа на земле. Все мы обязаны быть миссионерами, дома или за рубежом. Для нас, как последователей Иисуса, - это главная цель жизни; все остальное второстепенно.

Послание адресовано пришельцам, или иностранцам, рассеянным повсюду: в Понте, Галатии, Каппадокии, Асии и Вифинии. Кто были эти эмигранты?

Использование Петром слова "рассеянные" позволяет нам думать о том, что они были верующими иудеями, потому что Иаков использует это же слово, обращаясь к верующим из двенадцати колен Израилевых (Иак. 1,1). Также у Иоанна (7,35) это слово описывает иудеев, рассеянных среди язычников. Но весьма вероятно и то, что Петр пишет верующим язычникам, рассеявшимся из-за преследований среди окрестных народов. При этом он берет многие имена, которыми прежде назывался Божий народ, и применяет их к новому Божьему сообществу - Церкви. Он называет их "избранными" (1,2), "родом избранным", "царственным священством", "народом святым", "людьми, взятыми в удел Божий" (2,9). Есть еще три фактора, указывающих на то, что он пишет верующим язычникам. Он говорит о суетной жизни, которая была передана им отцами (1,14-18). Он описывает их как тех, кто в прошлом не был народом Божьим (2,10). Наконец, в 4,3 он говорит, что в прошедшее время они жили, как язычники. Таким образом, у нас есть веское основание считать, что диаспора, или рассеяние, к которой пишет Петр, - это христианская церковь, в значительной степени состоящая из уверовавших язычников. То, что Петр был преимущественно апостолом иудеев, не исключает его служения язычникам. Конечно же, Павел, апостол язычников, также проводил время в служении иудеям.

Прежде всего, они были избраны по предведению Бога Отца. Это означает, что от предвечности Бог избрал их, чтобы они принадлежали Ему. Доктрина Божественного избрания не всегда популярна, но ее достоинство заключается в том, что она позволяет Богу быть Богом. Попытки сделать ее приемлемой для людей влекут за собой лишь преуменьшение Божьего суверенитета. Всякое затруднение в согласовании Божьего избрания и человеческой ответственности лежит в человеческом разуме, а не в Божьем. Библия учит обеим доктринам, и мы должны верить обеим. Истина находится в обеих крайностях, а не где-нибудь между ними.

Сказано, что Божье избрание обусловлено Его предведением. (В английском переводе Библии: "избранным согласно (в зависимости от) предведению Бога Отца".) Некоторые понимают это так, что Бог избрал тех, кто, по Его предвидению, поверит Спасителю. Другие говорят, что Бог очень хорошо знал, что ни один грешник, предоставленный самому себе, не примет Спасителя верой, и поэтому в Своем предвидении избрал определенных людей быть наградой Его благодати. Хотя в Божьем избрании кроется невыразимая тайна, мы можем быть уверены, что в нем нет ничего несправедливого.

Второй этап спасения - освящение от Духа. Эта сторона освящения происходит перед уверованием. (Есть другие формы освящения, которые следуют позже. Человек, рожденный свыше, становится освященным по положению , потому что он - "во Христе" (Евр. 10,10.14). Далее в своей христианской жизни он должен достигать практического освящения, то есть все более уподобляться Христу (1 Пет. 1,15). На небесах он достигнет полного освящения, ибо больше никогда не будет грешить (Кол. 1,22). См. комментарий об освящении к Евреям 2,11.) Именно через служение Духа Святого Бог отделил людей для того, чтобы они принадлежали Ему (см. также 2 Фес. 2,13).

Оно логически следует за избранием Бога Отца. В вечности Бог предузнал и избрал людей. В нужное время в жизни отдельных людей начинает действовать Дух Святой, превращая это избрание в реальность.

Третий этап в спасении души - ответ грешника на работу Духа Святого. Он описан как послушание Иисусу Христу. Это значит повиноваться Евангелию, раскаявшись в грехах и приняв Христа как Спасителя. Идея Евангелия состоит в повиновении ему; она общая для всего НЗ (см. Рим. 2,8; 2 Фес. 1,8).

И наконец, окропление Кровью Его. Мы не должны воспринимать его буквально и утверждать, что спасенный человек действительно омыт Кровью Иисуса. Это образное выражение. Имеется в виду, что как только человек повинуется Благой Вести, он получает все привилегии, которые вытекают от пролитой Крови Христа на Голгофе. Кровь Спасителя была пролита раз и навсегда более чем 1900 лет назад; она никогда не прольется вновь. Но мы получаем прощение, искупление и другие неисчислимые благословения, которые вытекают из этого темно-красного потока, как только уверуем в Него.

Проследив четыре этапа в духовном рождении своих читателей, Петр теперь желает, чтобы для них умножились благодать и мир. Они уже испытали благодать Божью, получив спасение и примирение с Богом. Но изо дня в день они будут нуждаться в благодати, или силе, для христианской жизни и в мире посреди беспокойного общества. Именно этого апостол желает им здесь в полном изобилии. Джеймс Денни сказал, что "благодать - первое и последнее слово Евангелия, и мир - совершенное духовное здоровье - законченное действие благодати".

Б. Позиция христианина как верующего (1,3-12)

1,3 В стихах 3-12 Петр описывает уникальность славы нашего спасения. Он начинает с призыва к восхвалению Автора спасения - Бога и Отца Господа нашего Иисуса Христа. Это имя представляет двойные отношения Бога с Господом Иисусом. Имя "Бог Господа нашего Иисуса Христа" подчеркивает человеческую природу Спасителя. Имя "Отец" подчеркивает Божественную природу Сына Божьего. Здесь дано полное имя Сына:

Господь - Тот, Кто имеет исключительное право повелевать сердцами и жизнями.

Иисус - Тот, Кто спасает Своих людей от грехов.

Христос - Помазанник Божий, возвеличенный превыше всего на небесах.

Именно по великой милости Божьей мы были возрождены к живому упованию через воскресение Иисуса Христа из мертвых. Бог - источник этого спасения. Его великая милость - причина. Рождение свыше - его природа. Живое упование - дарованная награда. Воскресение Иисуса Христа - законное основание нашего спасения и основа нашего живого упования.

Как грешники, мы были лишены всякой надежды на жизнь за гробом. Перед нами не было ничего, кроме уверенности в суде и пламенном гневе. Как члены первого творения, мы были приговорены к смерти. Но в искупительной работе Христа Бог нашел справедливое основание, позволяющее Ему спасать нечестивых грешников и оставаться справедливым.

Христос искупил наши грехи. Он полностью расплатился за них. Требования правосудия были выполнены, и теперь благодать может изливаться на тех, кто повинуется Евангелию. Воскресив Христа, Бог подтвердил, что полностью удовлетворен жертвенным подвигом Своего Сына. Воскресение подтверждается словом Отца "Аминь" и возгласом нашего Господа "Совершилось!" Это воскресение также служит залогом того, что все умирающие в Христе воскреснут из мертвых. Наше живое упование - ожидание того, что нас примут домой, на небеса, чтобы мы находились с Христом и уподобились Ему навсегда. Ф. Б. Мейер называет упование живое "связью между нашим настоящим и будущим".

1,4 Стихи 4-5 описывают этот будущий аспект спасения. Получая рождение свыше, мы можем твердо надеяться на наследство на небесах. Наследство включает все, чем верующий будет вечно наслаждаться на небесах, и все это будет принадлежать ему через Христа (Пс. 16,5). Наследство нетленное, чистое и неувядаемое. (1) Нетленное - оно никогда не может подвергнуться коррозии, распаду или быть украдено. Оно неподвластно смерти. (2) Чистое - наследство находится в совершенном состоянии. Его чистота не может быть запятнана каким-либо пороком или пятном. Оно неподвластно греху. (3) Неувядаемое - его ценность, слава или красота никогда не подвергнутся изменениям. Оно неподвластно времени.

Земное наследство, в лучшем случае, ненадежно. Иногда ценность состояния резко снижается из-за падения цен на рынке. Иногда завещания успешно оспариваются лицами, не упомянутыми в них. Иногда люди лишаются наследства из-за юридических формальностей.

Но Божественное наследство не подвержено никаким переменам времени, и нет никаких лазеек, могущих лишить верующего права обладать им. Оно хранится для детей Божьих в безопасном хранилище на небесах.

1,5 Не только наследство хранится для христиан, но и они сами соблюдаются, или сохраняются, для него . В этой жизни наследник может умереть прежде, чем будет поделено наследство. Но та же самая благодать, которая сохраняет небесное наследство, сохраняет нас как наследников для наслаждения им. Люди, избранные Богом, никогда не будут разочарованы. Те, кто избран прежде создания мира, спасены в наше время и сохраняются для грядущей вечности. Верующие в Христа находятся в вечной безопасности.

Но есть как человеческая, так и Божественная стороны вечной безопасности. Мысоблюдаемся ко спасению силою Божьей, что является Божественной стороной, но только через веру, что представляет человеческую сторону. Это не значит, что человек спасен только до тех пор, пока верит. Там, где есть истинная вера, будет и неизменность. Спасительной вере всегда свойственно постоянство.

Дитя Божье соблюдается силой Божьей ко спасению, готовому открыться в последнее время. Это относится к спасению в будущем. Часто указывалось, что есть три времени спасения. (1) Христианин получает спасение от вины греха в момент, когда впервые доверился Спасителю (Еф. 2,8). (2) Он спасается ежедневно от власти греха, поскольку позволяет Спасителю действовать в своей жизни (Рим. 5,10). (3) Он будет спасен от греха при восхищении на небо (Евр. 9,28). Его тело будет изменено и прославлено и навсегда освободится от греха, болезней и смерти. Это будущее время спасения также включает событие, когда святые возвратятся на землю с Христом и все ясно увидят, что они - дети Божьи (1 Ин. 3,2).

1,6 Благодаря упованию на искупление тела и славное наследство, верующие могут радоваться даже среди скорбей. Христиане, к которым обращался Петр, подвергались преследованиям за их свидетельство о Христе.

Петр напоминает им об одном из восхитительных парадоксов христианства - радости среди печали. С одной стороны, они могут радоваться перспективе сохраненного наследства для спасенных людей. С другой стороны, они могут находить радость в знании, что будут скорбеть немного, тогда как слава будет вечной (см. 2 Кор. 4,17). Комментируя слова о радости среди печали, вызванной многочисленными испытаниями, Дж. Х. Джоветт писал: "Я никогда не ожидал найти источник в столь малообещающей пустыне потерь".

1,7 Страдающие святые утешаются знанием того, что их страдания не бесцельны или бесплодны. Страдания нечестивых - это только прелюдия к мукам ада, которые они будут терпеть вечно. Но христианину это не грозит. В жизни детей Божьих скорби преследуют много благотворных, полезных целей, одна из которых - проверка подлинности их веры. Петр противопоставляет нашу веру золоту. Из всех веществ, известных человеку, золото - одно из наиболее стойких. Его можно подвергать интенсивному нагреванию, и оно кажется неразрушимым. Но истина в том, что золото гибнет при использовании, под давлением и в огне. Истинная вера неразрушима. Верующий может подвергнуться серьезным переживаниям и испытаниям, но они не сокрушат его веру, а станут для нее питательной почвой. На Иова, вероятно, обрушились за один день более тяжелые потери, чем пришлось пережить любому другому человеку за всю историю мира, но тем не менее он мог говорить: "Вот, Он убивает меня; но я буду надеяться" (Иов. 13,15). Три юноши в вавилонской печи были испытаны огнем в буквальном смысле. Огонь доказал подлинность их веры. Он также уничтожил связывавшие их веревки, и они освободились от пут (Дан. 3,12-30). В момент испытания огнем они находились в обществе мужа, "подобного Сыну Божьему". Истинность веры может быть испытана только огнем. Легко быть христианином, когда обстоятельства благоприятствуют этому. Но когда публичное исповедание Христа влечет за собой преследования и страдания, тогда случайные последователи отходят в сторону и теряются в толпе. Религия, которая ничего не стоит, не достойна ничего. Вера, отказывающаяся чем-то жертвовать, неискренна. Такую веру на словах осуждает Иаков.

Подлинная вера ведет к похвале, чести и славе в явление Иисуса Христа. Это означает, что Бог вознаградит каждого верующего, устоявшего в испытаниях. Он похвалит тех, кто радовался, хотя и находился в окружении неприятностей. Он почтит и прославит верующих, подвергшихся испытаниям и страданиям, но сумевших принять все беды как выражение Его доверия к ним. Все увидят воочию, как Иисус Христос возвратится на землю, чтобы царствовать как Царь царей и Господь господствующих, и все те, кого мир отверг, ясно увидят, что они - сыновья Божьи.

Из Священного Писания мы знаем, что награды будут объявлены перед судилищем Христовым, на небесах, после восхищения на небо. Но публичная демонстрация этих наград, очевидно, произойдет при втором пришествии Христа.

1,8 Теперь Петр обсуждает нынешнюю радость нашего спасения - Христа, принятого верой. Хотя мы никогда не видели Его своими глазами, мы любим Его. (В большинстве греческих манускриптов читаем "зная" (eidotes) вместо "видевши" (idontes). Суть почти та же: они не были лично знакомы с Иисусом на земле.) И Которого доселе не видя, все же верим в Него. Именно так мы обретаем блаженство, о котором Иисус упомянул в разговоре с Фомой: "...блаженны не видевшие и уверовавшие" (Ин. 20,29).

Уильям Линкольн пишет:

"Люди много говорят о любви, но истинная, испытанная любовь к Богу и Христу дает возможность произнести следующее: "Чтобы не потерять покровительства и поддержки Божьей, я лучше буду страдать, чем огорчать Его". Любовь скорее будет довольствоваться коркой хлеба и благоволением Божьим, чем высоким общественным положением и популярностью в мире без нее. Через такие испытания проходят все истинные дети Божьи; испытания отделяют зерна от плевел. Испытание огнем и очищение от шлаков позволяет получить золото в чистом виде". (William Lincoln, Lectures on the First and Second Epistles of Peter, p. 21.)

Веруя в Него, мы радуемся радостью неизреченною и преславною. Верой быть вместе с Ним - значит иметь непрерывный, вечный контакт с источником всякой чистой радости. Радость христианина зависит не от земных обстоятельств, а от воскресшего, превознесенного Христа, сидящего по правую руку от Бога. Невозможно впредь лишить святого его радости, поскольку нельзя пересадить Христа с Его места славы. То и другое взаимосвязано.

1,9 Затем Петр рассматривает результат веры в настоящее время - спасение душ. Спасение тела - все еще в будущем; оно произойдет, когда Христос придет за Своими святыми. Но как только мы доверяемся Христу верой, мы получаем спасение наших душ.

Слово "душа" относится здесь к нематериальной стороне человека, к его личности, а не телу. Именно душа отделяется от тела после смерти. В данном случае она включает дух, посредством которого мы познаем Бога. Душа получает спасение в момент возрождения.

1,11 Они явно не понимали: 1) Кто эта Личность, Которая явится как Мессия; 2) время Его появления. Вдохновленные Духом Божьим, они предсказывали страдания Мессии и последующую за ними славу. Но они не понимали, что эти два события будут отдалены одно от другого, по крайней мере, более чем на 1900 лет. Часто они описывали виденные ими две горные вершины: (а) Голгофу, где страдал Иисус, и (б) гору Елеонскую, куда Он возвратится в славе. Но они не видели долину, лежащую между этими вершинами, то есть нынешнюю эпоху Благодати; теперь мы в более ясной перспективе, чем они, можем видеть оба события, одно из которых принадлежит прошлому, другое - пока еще будущему.

1,12 Дух Божий чудесным образом открыл им, что они служат еще не родившимся поколениям. Хотя слова пророков имели значение для их собственного поколения, они знали, что полное значение пророчеств не будет исчерпано событиями тех дней. Естественно, возникают вопросы. Неужели пророки ВЗ не были знакомы с истиной оправдания по вере? Как случилось, что они не понимали истину о нашем спасении? В каком смысле они скорее служили нам, чем себе?

Вильям Линкольн говорит:

"Обилие благодати Божьей не могло излиться до пришествия Христа. Бог мог спасать и действительно спасал грешников и брал их на небеса, например Eноха, но единство с Христом и все, что такое единство подразумевает, могло осуществиться только после смерти Христа и Его воскресения. О, как торжествует Бог при виде бесчисленных почестей, воздаваемых Его Сыну!" (Ibid , p. 23.)

То, что для пророков находилось за завесой, теперь становится ясным. В Пятидесятницу с небес снизошел Дух Святой. Он уполномочил апостолов проповедовать Благую Весть о том, что Иисус Назарянин - обещанный Мессия, что Он умер за грехи людей, был погребен и воскрес на третий день. Они провозглашали, что спасение предлагается как незаслуженный дар по вере в Христа. Они объявляли, что Божья цель в период благодати - собрать из разных народов людей во имя Его, что однажды Господь Иисус вернется на землю, чтобы взять в руки жезл правления миром.

Величайшая привилегия верующих новозаветного периода проявляется не только в том, что они ясно понимают сокрытое от пророков, но и в том, что и ангелы желают проникнуть в эти истины спасения. Ангелы занимают в НЗ такое же видное место, как и в ВЗ. Они упомянуты в связи с рождением Христа, Его искушением, Его душевными страданиями в Гефсимании и с Его воскресением. Но, насколько мы знаем, падшим ангелам нет никакого прощения. Христос пришел вступиться не за ангелов, но за потомков Авраама (Евр. 2,16). Церковь - наглядный пример ангелам, поскольку демонстрирует многоразличную премудрость Божью (Еф. 3,10). Но им не дано познать ту радость, которую несет нам спасение.

В. Поведение христианина в свете этой позиции (1,13 - 2,3)

1,13 С этого стиха расстановка акцентов изменяется. Петр описывал славу нашего спасения. Теперь он дает ряд наставлений, основанных на вышеизложенном материале. Джоветт говорит: "Данный призыв основан на предварительной проповеди Благой Вести...

Духовное побуждение вызвано движущей силой величайших фактов. Динамика этой обязанности зарождена в сердце Евангелия". (J. H. Jowett, The Redeemed Family of God, p. 34.)

Прежде всего, Петр настоятельно советует святым "препоясать чресла" их ума. Препоясывание чресел ума - интересный художественный образ. В восточных странах люди носили длинные, ниспадающие свободными складками одежды. Когда они хотели двигаться быстро или с минимумом помех, они подвязывали одежду поясом (см. Исх. 12,11). Таким образом они препоясывали свои чресла. Но что Петр подразумевает под препоясыванием чресел ума вашего? Вращаясь среди враждебного мира, верующие должны избегать паники и рассеянности. В периоды преследований всегда есть вероятность прийти в замешательство или разволноваться. Препоясанные чресла ума свойственны людям сильным, спокойным, хладнокровным и готовым к действию. Такие люди свободны от человеческого страха перед преследованиями.

Затем святым настоятельно советуют сохранять оптимизм и с надеждой взирать в будущее: совершенно уповайте на подаваемую вам благодать в явлении Иисуса Христа. Уверенность в пришествии Христа предложена нам как непоколебимое основание, позволяющее среди всех жизненных смятений и невзгод устоять до конца. Принято считать, что явление Иисуса Христа относится к Его возвращению на землю в славе. Однако оно может также относиться к восхищению на небо, когда Христос придет за Своими святыми.

1,14 В стихах 14-16 речь идет о послушном направлении мыслей. Послушные дети не должны совершать грехи, которые были им свойственны в прежней жизни. Теперь, как христиане, они должны подражать Тому, чье имя носят. Если они сообразуются с безбожным миром, значит, отрицают свою небесную природу. То, что они делали в дни неведения, теперь нужно оставить, так как они освящены Духом Святым. Прежние похоти - это грехи, которым они потворствовали, когда еще не знали Бога.

1,15 Вместо подражания безбожному миру с его преходящими увлечениями и модами наша жизнь должна воспроизводить святой характер Того, Кто нас призвал. Быть благочестивым - значит быть богоподобным. Бог свят во всем. Чтобы уподобиться Ему, мы должны быть святы во всем, что делаем и говорим. В этой жизни мы никогда не будем столь же святы, как Он, но мы должны быть святы, потому что Он свят.

1,16 В подтверждение того, что Бог ожидает от Своего народа подобия Ему, Петр возвращается назад к ВЗ. В Левит 11,44 Господь сказал: "Будьте святы, потому что Я свят". Христиане призваны жить святой жизнью посредством пребывающего в них Святого Духа. Ветхозаветные святые не имели этой помощи и благословения.

Мы в более привилегированном положении, следовательно, на нас лежит и большая ответственность. Процитированный Петром стих из книги Левит приобретает в НЗ новое, более глубокое значение. Оно заключается в различии между формальным и жизненным.В ВЗ святость была Божьим идеалом. Но только с приходом Духа истины она приняла конкретное, повседневное качество.

1,17 Мы призваны не только к святости, но и к почтительности, то есть к благоговейному страху, глубокому осознанию того, Кто такой Бог. В особенности мы должны понимать, что Тот, к Кому мы обращаемся как к Отцу, нелицеприятно судит детей Своих по делам их. Понимая, что Его знания полны и суд верен, мы должны жить благоразумно, опасаясь вызвать Его недовольство. Отец судит тех, кто принадлежит в этой жизни Ему; весь суд над грешниками Он отдал Господу Иисусу (Ин. 5,22).

Линкольн пишет: "Он наблюдает, Он не упускает из виду всех, чьи цели чисты, помыслы разумны и сердце желает угодить Ему". (Lincoln, Lectures, p. 30.)

Мы должны со страхо м проводить время странствования нашего по земле. Этот мир - не дом для христиан. Мы живем в чужой стране, удаленной от небес. Нам не следует обосновываться здесь, будто это наше постоянное жилище. Также мы не должны подражать поступкам обитателей земли. Мы должны всегда помнить о своей небесной родине и вести себя как граждане неба.

1,18 До своего покаяния верующие не отличались от людей, живущих в мире. Их разговоры и поведение были такими же пустыми и лишенными смысла, как у окружающих их людей.

Дни, проведенные вдали от Бога, описаны как "суетная жизнь, преданная вам от отцов". Но за их искупление от того бесполезного существования уплачена огромная цена. Они спасены от рабского подражания миру выплатой несметного выкупа. Что же было уплачено за свободу похищенных жертв: серебро или золото (см. Исх. 30,15)?

1,19 Нет, они были искуплены драгоценной Кровью Христа, уподобленной крови совершенного, непорочного агнца. Христос - чистый и непорочный агнец, Он абсолютно совершенен изнутри и извне. Если верующий когда-либо поддастся соблазну возвратиться к мирским удовольствиям и развлечениям, принять мирские обычаи и нормы поведения, захочет уподобиться миру, идущему ложными путями, пусть вспомнит Христа, пролившего Свою Кровь ради того, чтобы освободить его от такой жизни. Возвратиться в мир - значит пересечь в обратном направлении бездонную пропасть, через которую для нас был сооружен баснословный по стоимости мост. Более того, возврат в мир - это осознанная измена Спасителю.

"Вернуться в мир - значит найти повод отказаться от величия жертвы ради величины греха. Затем решить навсегда покончить с тем, что стоило Сыну Божьему жизни".

1,20 Искупление, которое Христос совершил для нас, не было запоздалой мыслью в плане Божьем. Избавитель, Которому надлежало умереть за нас, был предназначен еще прежде создания мира. Но в последние времена, то есть в конце эпохи закона, Он явился с небес, чтобы спасти нас от прежних жизненных путей. Линкольн комментирует: "В эти последние времена мировая нравственная история завершилась на Христовом кресте. Она полностью исчерпала себя и пришла к своему концу перед Богом". (Ibid , p. 33.)

Желая более глубоко запечатлеть в нас важность полного разрыва с мировой системой, Петр подчеркивает, что Христос умер, чтобы освободить нас от нее. Мы живем в мире, но мы не от него. Однако мы не должны изолироваться от невозрожденных людей, скорее нам нужно нести им Благую Весть.

Однако, общаясь с ними, мы ни в коем случае не должны участвовать в их грехах или потворствовать им. Нам нужно на примере собственной жизни показать, что мы - дети Божьи. Если же мы уподобляемся миру, наше свидетельство ослабевает. Мирские люди теряют всякое желание стать верующими, если они не видят различия - изменений к лучшему в наших жизнях.

1,21 Необходимо сохранять верность Господу Иисусу, потому что только через Него мы уверовали в Бога. Именно Он открыл нам сердце Отца. Как говорит В. Т. П. Уолстон: "Человек познал Бога не через творение, провидение или закон, но через Христа". (W. T. P. Wolston, Simon Peter: His Life and Letters, p. 270.) Отец подтвердил, что полностью удовлетворен искупительным делом Христа, воскресив Его из мертвых и удостоив Его места высочайшей славы на небесах. В результате всего этого мы имеем веру и упование на Бога. Именно в Нем, а не в действующей ныне злой мировой системе, мы живем, движемся и существуем.

1,22 Теперь апостол Петр настоятельно убеждает читателей быть любвеобильными (1,22-2,3). Сначала он описывает рождение свыше и указывает, что одно из следующих за ним изменений - это братолюбие (1,22). Затем он вновь настаивает на необходимости любить (1,22). Снова он возвращается к рождению свыше и указывает на семя, из которого выросла эта новая жизнь, - на Слово Божье (1,23-25). Еще раз он подчеркивает обязательство, возложенное на тех, кто получил Слово (2,1-3).

В 1,22 Петр прежде всего описывает новое рождение: очистив души ваши. Мы понимаем, конечно, что именно Бог очищает наши души, когда мы обретаем спасение; в прямом смысле у нас нет сил для личного очищения. Но, согласно этому речевому обороту, те из нас, кто пережил очищение, считаются получившими его по вере.

Средство, используемое в этом очищении, - послушание истине. Второй раз Петр описывает спасающую веру как акт послушания (см. 1,2). В Римлянам Павел дважды использует словосочетание "покорение вере". В своих размышлениях мы не должны пытаться отделить веру от повиновения.

Истинная вера - это вера послушная. Послушание может осуществляться только через Духа. (В NU тексте опущено "через Дух".)

Одна из целей рождения свыше - нелицемерное братолюбие. В очень конкретном смысле мы спасены, чтобы любить наших братьев христиан. Мы знаем, что благодаря этой любви перешли из смерти в жизнь (1 Ин. 3,14); видя проявление этой любви, мир знает, что мы - ученики Господа Иисуса (Ин. 13,35).

Весьма естественно звучит призыв любить друг друга от чистого сердца. Это один из многих случаев в НЗ, где повествовательное утверждение становится основой для повеления. Повеление, или требование, звучит так: очистив души ваши к нелицемерному братолюбию... Затем следует заповедь: постоянно любите друг друга от чистого сердца. Положение формирует основание для действий. Наша любовь должна быть горячей, искренней, сильной, серьезной, постоянной и чистой.

Настоятельное увещание любить друг друга особенно своевременно для людей, переносящих преследования, потому что известно, что "в тяжелых обстоятельствах мелочные разногласия вырастают до гигантских размеров".

1,23 Вновь Петр возвращает читателей к их возрождению, на сей раз к семени этого рождения - Слову Божьему. На нем будут основываться наставления, изложенные в 2,1-3.

Рождение свыше произошло не от тленного семени, то есть не так, как физическое рождение. Человеческая жизнь зарождается от семени, которое повинуется физическим законам распада и смерти. Зародившаяся физическая жизнь обладает теми же качествами, что и семя, от которого она произошла; она также имеет временный характер.

Рождение свыше происходит от Слова Божьего. Слушая и читая Библию, люди осуждают себя в грехах, убеждаются в том, что Христос - единственный и достаточный Спаситель, и обращаются к Богу. Никто никогда не спасается без того или иного действия неподкупного Слова Божьего.

Семюэл Ридаут отмечает в "Библии чисел":

"...В первой главе мы читаем о трех "нетленных" вещах - нетленном наследстве (ст. 4), нетленном искуплении (ст. 18-19) и нетленном Слове, через которое мы возрождены (ст. 23). Таким образом, мы имеем безупречную природу, благодаря искуплению способную радоваться безупречному наследству, которое никогда не потеряет ценности. Какая печать вечного совершенства лежит на всех нас, и какой подходящий спутник находится рядом - нетленная красота кроткого и молчаливого духа (3,4)". (Сноска в книге F. W. Grant, "1 Peter", The Numerical Bible, Hebrews to Revelation, p. 149.)

Слово живет и пребывает вовек. (В тексте NU опущено "вовек".)

Небеса и земля пройдут, но оно не исчезнет никогда. Оно вечно пребудет на небесах. И жизнь, даруемая Им, также вечна. Возрожденные через Слово облекаются в вечную природу Слова.

При рождении человека семя, из которого развивается ребенок, содержит в зародышевом состоянии все его характерные особенности. Кем ребенок будет в конечном счете, определяется семенем. В данном случае нам достаточно понять, что семя не вечно, оно тленно, а значит бренна и человеческая жизнь, появляющаяся из него.

1,24 Недолговечность человека подчеркнута цитатой из Исаии (40,6-7). Человеческая жизнь непродолжительна, как трава. Физическая красота столь же быстротечна, как жизнь полевых цветов. Трава сохнет, и цветы опадают и умирают.

1,25 Напротив, Слово Господне пребывает вечно (Ис. 40,8). Поэтому новая жизнь верующих также нетленна. Это нетленное Слово - весть Евангелия, которое проповедано читателям Петра и которое вызвало их возрождение. Оно стало источником их вечной жизни.

Глава 2

2,1 Поскольку христиане - участники Божественной жизни, они должны раз и навсегда отказаться от нижеперечисленных нелюбовных действий.

Злоба - вынашивание злых мыслей против другого человека. Злоба лелеет вражду, накапливает обиду и тайно надеется, что другого настигнет месть, урон или трагедия. Джорджа Вашингтона Карвера не приняли в университет, потому что он был чернокожим.

Спустя много лет, когда кто-то попросил его назвать этот университет, он ответил: "Не стоит. Теперь это не имеет значения". Он не таил никакой злобы против обидчиков.

Коварство - любая форма непорядочности и обмана (какое разнообразие форм оно приобретает!). Коварство фальсифицирует оплату налогов от дохода, обманывает на экзаменах, скрывает возраст, дает взятки должностным лицам и прокручивает теневые аферы в бизнесе.

Лицемерие - неискренность, притворство, обман. Лицемер - актер в пьесе, играющий роль кого-то. Он притворяется, что счастлив в браке, в то время как дом его - настоящее поле сражения. Он принимает по воскресеньям духовный вид, а в будни дает волю своим плотским похотям. Он создает видимость, что проявляет интерес к другим, тогда как его намерения эгоистичны.

Зависть - неприкрытая ревность. Вайн определяет ее как чувство недовольства, возникающее, когда человек наблюдает за процветанием других или слышит об их преимуществах. Именно зависть заставила первосвященников предать Иисуса Пилату для осуждения на смерть (Мф. 27,18). Зависть - еще и убийца. Женщины могут таить неприязнь к другим из-за их лучших домов и садов, более шикарной одежды или умения лучше готовить. Мужчина может хвалить новый автомобиль или быстроходный катер другого и при этом думать: "Я ему покажу. У меня будет кое-что получше".

Всякое злословие - клевета, злонамеренная сплетня, взаимное обвинение. Клевета - стремление выглядеть чище, обливая грязью другого. Она использует очень тонкие формы типа: "Да, она - прекрасный человек, но у нее есть один недостаток...", и затем нож ловко вонзается ей в спину. Поношение может даже принимать религиозную позу: "Я упоминаю это только ради твоей молитвенной поддержки, но знаешь ли ты, что он..." - и затем следует уничтожающая характеристика ближнего.

Все эти грехи - нарушение основополагающей заповеди: любить ближнего своего, как самого себя. Неудивительно, что Петр советует нам решительно избавиться от них.

2,2 Вторая обязанность, вытекающая из нашего возрождения, состоит в том, чтобы мы сохраняли неутолимую жажду к чистому духовному словесному молоку. Грехи, упомянутые в предыдущем стихе, останавливают духовный рост; доброе Слово Божье питает его.

Фраза "как новорожденные младенцы" не обязательно подразумевает, что читатели Петра были новообращенными; они, возможно, пришли ко Христу несколько лет назад. Но, независимо от продолжительности пребывания в вере, они должны жаждать слова так же, как младенцы, кричащие без молока. Мы получаем представление о жажде здорового младенца, наблюдая, как нетерпеливо, настойчиво, решительно он ведет себя, когда мать кормит его грудью.

Благодаря чистому словесному молоку верующий растет духовно. (В Александрийском кодексе читаем "дорасти до спасения". Однако это могло бы зародить сомнение в гарантии спасения.) Окончательная цель, к которой направлен весь духовный рост в этой жизни, - соответствие образу нашего Господа Иисуса Христа.

2,3 Ибо вы вкусили, что благ Господь. Какой огромный стимул для жаждущего чистого духовного молока! Слово "ибо" не допускает никакого сомнения; мы испытали и увидели, что Господь благ (Пс. 34,8). Его жертва ради нас была проявлением невыразимой благости и человеколюбия (Тит. 3,4).

Мы уже вкусили, как Он благ, и поэтому наш аппетит все возрастает, чтобы все более питаться от Него. Приятное чувство близости к Нему должно заставить нас бояться даже подумать о том, чтобы уйти от Него.

Г. Привилегии христианина в новом доме и священство (2,4-10)

2,4 Теперь Петр переходит от увещания к рассмотрению привилегий верующих в новом доме (Церкви) и в новом священстве. Согласно новому порядку, Христос находится в центре, а мы приступаем к Нему. Петр использует терминологию строителей, поэтому мы не удивляемся, когда находим, что Господь образно представлен как камень. Сначала Он - камень живой - не бездушный или мертвый камень, но Тот, Кто живет по силе жизни непрестающей (Евр. 7,16).

Может показаться невероятным, что Он отвержен людьми. Ничтожные, недальновидные люди не находят в своих нелепых, эгоистичных, несовершенных жизненных проектах никакого места для своего Создателя и Избавителя. Так же, как не нашлось для Него места в гостинице, так нет для Него места в их жизненных планах.

Но мнение человека не играет роли. В глазах Божьих Господь Иисус - избранный и драгоценный. Он избран не только как подходящий камень, но и как необходимый. И Его ценность для Бога не поддается оценке; Он драгоценен вне всякого сомнения.

Если мы хотим участвовать в программе Божьего строительства, нам нужно прийти к Христу. Единственное, на что мы пригодны, - быть строительным материалом, который получается в результате нашего уподобления Ему. Мы важны постольку, поскольку вносим вклад в Его славу.

2,5 Дом духовный созидается всеми верующими в Христа, поэтому он то же самое, что и Церковь. Церковь можно уподобить ветхозаветному храму, поскольку она - место обитания Бога на земле (1 Цар. 6,11-13; Еф. 2,22). Но она отличается от храма - физического, материального здания, построенного из красивых, но безжизненных, недолговечных материалов. Церковь - сооружение, построенное из живых камней.

Теперь образная речь стремительно переходит от духовного дома к священству святому, которое функционирует в связи с домом. Верующие не только живой строительный материал, из которого устрояется дом; они также святые священники. Согласно закону Моисея, священство принадлежало только колену Левия и семейству Аарона. И даже священникам запрещалось входить в Присутствие Божье.

Только первосвященник мог входить туда один раз в год (в День искупления, Йом Киппур), следуя четко предписанной процедуре, установленной для этого случая Господом. Согласно новому распределению обязанностей, все верующие - священники, имеющие прямой доступ к престолу Творца вселенной и днем, и ночью. В их функции входит принесение духовных жертв (в отличие от установленных законом Моисея животных, птиц и хлебных приношений).

Духовные жертвы новозаветного священника таковы:

1. Представление тела в жертву живую, святую и угодную Богу. Это -акт духовного поклонения (Рим. 12,1).

2. Жертва хвалы, "то есть плод уст, прославляющих имя Его" (Евр. 13,15).

3. Жертва благотворительности. "Не забывайте также благотворения..." Эта жертва благоприятна Богу (Евр. 13,16).

4. Жертва имущества или денег. Эта жертва также благоугодна Господу (Флп. 4,18).

5. Жертва служения. Павел говорит о своем служении язычникам как о священническом приношении (Рим. 15,16).

Такие жертвы благоприятны Богу Иисусом Христом. Только Иисусом Христом, то есть только через нашего Посредника мы можем приблизиться к Богу, и лишь Он может сделать наши жертвы благоприятными Богу. Все, что мы совершаем - наше поклонение и служение, - несовершенно, испорчено грехом. Но прежде чем достичь Отца, оно проходит через Господа Иисуса. Он удаляет всякий грех, и наши дела, достигающие Бога Отца, становятся вполне благоприятными.

Ветхозаветный первосвященник носил на своем кидаре золотую дощечку с вырезанными на ней словами "СВЯТЫНЯ ГОСПОДНЯ" (Исх. 28,36). Это делалось для того, чтобы никакой грех не мог примешаться к приношениям людей (Исх. 28,38). Теперь же наш Первосвященник носит ради нас этот головной убор, устраняя всякий человеческий недостаток, который может оказаться в наших приношениях.

Священство всех верующих - истина, которую должны понять, в которую должны уверовать и радостно осуществлять все христиане. В то же самое время им нельзя злоупотреблять.

Хотя все верующие - священники, не каждый священник имеет право проповедовать или учить в собрании.

Необходимо соблюдать определенные правила:

1. Женщинам запрещено учить или властвовать над мужчинами; они должны молчать (1 Тим. 2,12).

2. Проповедующие мужчины должны говорить как вестники Божьи (1 Пет. 4,11). Это означает, что они должны быть абсолютно уверены в том, что говорят слова, которые дал им Бог именно по этому особому случаю.

3. У всех верующих есть определенный дар, подобно тому как каждый орган человеческого тела имеет определенную функцию (Рим. 12,6; 1 Кор. 12,7). Но не все дары включают публичное проповедование. Не всем дан особый дар служения евангелиста, пастора или учителя (Еф. 4,11).

4. Молодой человек должен развивать в себе дар Божий (2 Тим. 1,6). Если этот дар включает проповедование, обучение или другую форму публичной речи, такому человеку следует предоставить возможность реализовать свой дар в общине.

5. Священство верующих в действии показано в 1 Коринфянам 14,26: "Итак что же, братия? Когда вы сходитесь, и у каждого из вас есть псалом, есть поучение, есть язык, есть откровение, есть истолкование, - все сие да будет к назиданию".

В этой же главе описаны средства сдерживания, ограничивающие проявление даров в общине. Такие меры позволяют доставлять назидание и обеспечивать порядок. Нельзя всеобщим священством верующих оправдывать злоупотребления в поместной церкви.

2,6 Все еще размышляя о здании, Петр называет Христа камнем, более того, главным, избранным краеугольным камнем. Ссылаясь на Исаию (28,16), он показывает, что роль Христа как краеугольного камня была предсказана в Священном Писании. Он подчеркивает, что Бог решил дать Христу это особое положение, что Он будет избранным и драгоценным камнем, на Который можно полностью положиться. Никто, доверившись Ему, не будет разочарован.

Слово, переведенное в этом стихе как "краеугольный камень" (в греческом переводе Библии слово lithon (камень), akro- (вершина или наконечник), goniaion (в углу), следовательно, отсюда краеугольный камень или замковый камень ) может иметь, по крайней мере, три значения, и каждое толкование в равной степени и силе применимо к Господу Иисусу.

1. В современной архитектуре краеугольный камень помещается в основании одного угла, соединяя две стены вместе и олицетворяя основание, на котором стоит все здание. Христос - краеугольный камень, единственное подлинное основание (1 Кор. 3,10-11), Тот, Кто объединил верующих иудеев и язычников (подобно двум стенам в одном здании) в одного нового человека (Еф. 2,13-14).

2. Некоторые ученые думают, что здесь имеется в виду замковый камень в арке. Это камень, который закладывается в центре арки и удерживает остальную часть здания. Наш Господь, конечно же, соответствует этому описанию. Он - центральный камень в арке, и без Него здание не будет иметь ни прочности, ни устойчивости.

3. Согласно третьему мнению, речь идет о замковом камне в пирамиде, который занимает самое высокое место в строении. Это - единственный камень в строении, отличающийся по форме. Его форма определяет форму всей пирамиды. Это последний камень, которым завершается строительство. Таким образом, Христос - кульминационный камень Церкви, действительно уникальный камень. От Него Церковь получает свои характерные особенности. Когда Он возвратится, здание будет закончено.

Он - камень избранный и драгоценный. Он избранный в том смысле, что Бог избрал Его, определив на самое почетное место; Он драгоценный, потому что нет другого, подобного Ему.

И верующий в Него не постыдится. В тексте Исаии, на который ссылается Петр, написано так: "Всякий, кто уверовал, не будет действовать опрометчиво". Объедините оба текста и получите замечательное обещание того, что имеющие Христа своим краеугольным камнем спасены от повергающего в разочарование унижения и безумной спешки.

2,7 В предыдущих стихах Господь Иисус был представлен как живой камень, отверженный камень, драгоценный камень и краеугольный камень.

Теперь, не используя это слово, Петр, кажется, изображает Его как пробный камень. Пробный камень выявляет, какой из двух соприкасающихся с ним минералов подлинный, а какой фальшивый. Он показывает, например, является ли самородок золотым или это ошибочно принимаемый за золото пирит.

Когда люди соприкасаются со Спасителем, обнаруживается, что они собой представляют в действительности. Своим отношением к Господу они выявляют свою сущность. Для истинно верующих Он драгоценность; неверующие отвергают Его. Попытавшись представить свою жизнь без Христа, верующий поймет, как Он драгоценен. Ни одно из земных удовольствий "ни на мгновение не может сравниться с жизнью в общении с Христом". Он "лучше десяти тысяч других" и "весь он - любезность" (Песн. 5:10,16).

Но что будет с непокорными, или неверующими ? Автор Псалма 117 предсказал, что этот драгоценный камень будет отвергнут строителями, но позже сделается главою угла. Бытует легенда о строительстве храма Соломона, которая прекрасно иллюстрирует это пророчество. Камни для храма готовились заранее в близлежащем карьере. По мере необходимости их поднимали на строительный участок. Однажды рабочие из карьера доставили строителям камень уникальной формы и размеров. Каменщики не нашли ему места в здании и небрежно сбросили вниз по склону, где постепенно он оброс мхом и травой. Строительство храма приближалось к завершению, и каменщикам понадобился камень определенных размеров. Люди в карьере ответили: "Мы уже давно послали вам такой камень". После тщательных поисков отвергнутый камень был найден и установлен в надлежащем месте в храме.

Аналогия вполне понятна. Господь Иисус предложил Себя израильскому народу при Своем первом пришествии. Народ, и в первую очередь вожди, не нашли для Него места в своей системе вещей. Они отвергли Его и осудили на распятие.

Но Бог воскресил Его из мертвых и посадил по правую руку от Себя в небесах. Когда Отверженный возвратится на землю во второй раз, Он придет как Царь царей и Господь господствующих. Тогда Он всенародно будет явлен как главный краеугольный камень.

2,8 Здесь опять происходит смена образов. Христос, пробный и краеугольный камень, предстает теперь как камень претыкания. Исаия предсказал, что для неверующих Он будет камнем, о который они будут претыкаться, и скалой, которая заставит их упасть (Ис. 8,14-15).

В истории народа израильского это предсказание исполнилось дословно. Когда пришел их Мессия, иудеев соблазняли Его происхождение и непритязательная жизнь. Они ожидали политического лидера и военачальника.

Несмотря на весьма убедительные доказательства, они отказались принять Его как обещанного Мессию.

Но это применимо не только к Израилю. Для всякого, кто не верит в Иисуса, Он станет камнем претыкания и скалой падения. Люди либо преклоняются перед Ним в раскаянии, верой принимая спасение, либо претыкаются на Нем и падают в ад. "То, что могло бы быть их спасением, станет причиной их возрастающего осуждения". Нейтралитета быть не может; Он должен быть или Спасителем, или Судьей.

Они претыкаются, не покоряясь слову. Почему они претыкаются? Не из-за искренних интеллектуальных трудностей. Не потому, что в Господе Иисусе есть нечто, делающее невозможной веру в Него. Они претыкаются, потому что сознательно не повинуются слову.

Проблема сокрыта в человеческой воле. Люди не спасаются потому, что не хотят спастись (Ин. 5,40).

Последняя часть стиха 8, "на что они и оставлены", кажется, говорит о том, что они были предназначены не повиноваться слову. Таково ли значение этого выражения? Нет, этот стих учит, что всем, кто намеренно не повинуется слову, суждено претыкаться. Слова "на что они и оставлены" относятся к первой части предложения: "Они претыкаются, не покоряясь слову". Бог предусмотрел, чтобы все, отказывающиеся преклониться перед Господом Иисусом, претыкались. Если человек упорно не желает верить, ему суждено претыкаться. "Нежелание повиноваться делает претыкание неизбежным результатом" (Филлипс).

2,9 Теперь Петр опять возвращается к привилегиям верующих. Они - род избранный, царственное священство, народ святый, люди, взятые в удел Божий. Бог обещал израильскому народу именно эти привилегии, если они будут повиноваться Ему: "Итак, если вы будете слушаться гласа Моего и соблюдать завет Мой, то будете Моим уделом из всех народов: ибо Моя вся земля; а вы будете у Меня царством священников и народом святым" (Исх. 19,5-6).

Из-за неверия Израиль не сумел понять обетование Божье, и народ потерял право быть народом Божьим, взятым в удел. В нынешнюю эпоху Церковь занимает привилегированное положение, которого Израиль лишился из-за неповиновения.

Верующие наших дней - род избранный, избранный Богом прежде создания мира, принадлежащий Христу (Еф. 1,4). Но, в отличие от земных народов с обычной родословной и отличительными физическими данными, христиане становятся небесным народом, имеющим Божественное происхождение и духовное сходство.

Теперь они названы царскими священниками, возвещающими Божьи совершенства. Как святые священники, они верой входят в святость небес для поклонения. Как царские священники, они выходят в мир для свидетельства. Это различие в священстве иллюстрирует заключение Павла и Силы в Филиппах. Как святые священники, они в полночь воспевали Богу хвалу; как царские священники, они проповедовали Евангелие своему темничному стражу (Деян. 16,25.31).

Верующие - народ святой. Бог хотел, чтобы Израиль стал народом, отличающимся святостью. Но израильтяне переняли греховную практику своих соседей язычников. Таким образом, Израиль временно отошел в сторону, и теперь Церковь стала святым народом Божьим.

Наконец, христиане - люди, взятые в удел Божий. Они стали Его собственностью особым образом и чрезвычайно ценны для Него.

Последняя часть стиха 9 описывает ответственность тех, кто стал новым Божьим родом, священством, народом и людьми. Мы должны возвещать совершенства Призвавшего нас из тьмы в чудный Свой свет. Раньше мы блуждали во тьме греха и позора. Благодаря величайшему избавлению, мы попали в Царство Его возлюбленного Сына.

Теперь свет, чистый и ясный, сменил беспросветную тьму. Как же мы должны восхвалять Того, Кто все это сделал для нас!

2,10 Петр завершает эту часть повествования, обращаясь к Книге Осии. Используя в качестве наглядного урока трагическую жизнь семьи пророка, Бог объявил израильскому народу приговор. Он сказал, что за их неверность Ему больше не будет жалеть их и они не будут больше Его народом (Ос. 1,6.9). Но отвержение Израиля не было окончательным, так как Господь обещал, что в будущем Израиль будет восстановлен: "...И помилую Непомилованную, и скажу не Моему народу: "ты - Мой народ", а он скажет: "Ты - мой Бог!"" (Ос. 2,23).

Некоторые из тех, кому писал Петр, принадлежали к народу израильскому. Теперь они были членами Церкви. По вере в Христа они стали народом Божьим, в то время как неверующие иудеи все еще оставались отвергнутыми.

Таким образом, в уверовавших иудеях тех дней Петр видит частичное исполнение пророчества Осии (2,23). В Христе они стали новым Божьим народом; в Христе они получили помилование. Эта горстка спасенных иудеев наслаждалась благословениями, обещанными Израилю через Осию, намного раньше, чем весь Израиль.

Не следует делать из этого отрывка вывод, что если народ Божий - это Церковь, то Он не имеет больше дела с Израилем как народом. Никто также не должен думать, что Церковь - это нынешний Израиль Божий или что обетования, данные Израилю, теперь относятся к Церкви. Израиль и Церковь - разные объекты, и понимание этого различия - один из наиболее важных ключей к интерпретации пророчеств.

Израиль был избранным земным народом Божьим со времен, когда Авраам воззвал о пришествии Мессии.

Противление и неверие народа достигло ужасного кульминационного момента, когда Христос был пригвожден к кресту. За этот последний грех Бог временно отверг Израиль как Свой избранный народ. И сегодня Израиль - Его древний земной народ, но не избранный.

В нынешнюю эпоху у Бога есть новый народ - Церковь. Эпоха Церкви представляет собой как бы интервал в отношениях Бога с Израилем. Когда этот интервал окончится, то есть когда Церковь будет восхищена на небеса, Бог возобновит Свои отношения с Израилем. Тогда уверовавшая часть евреев вновь станет народом Божьим.

Заключительное исполнение пророчества Осии все еще находится в будущем. Оно совершится в момент второго пришествия. Люди, отвергнувшие своего Мессию, "воззрят на Него, Которого пронзили, и будут рыдать о Нем, как рыдают об единородном сыне, и скорбеть, как скорбят о первенце" (Зах. 12,10). Тогда раскаявшийся, уверовавший Израиль получит помилование и вновь станет народом Божьим.

Главная мысль Петра в стихе 10 такова: уверовавшие иудеи уже сегодня наслаждаются исполнением пророчества Осии, тогда как неверующие все еще отвергают Бога. Полное и заключительное исполнение пророчества произойдет, когда "приидет от Сиона Избавитель и отвратит нечестие от Иакова" (Рим. 11,26).

II. Отношение верующего (2,11 - 4,6)

А. Как странник должен относиться к миру (2,11-12)

2,11 Большая часть оставшегося текста Первого послания Петра говорит о поведении, которое должно быть присуще христианину в различных жизненных ситуациях. Петр напоминает верующим, что они - пришельцы и странники в мире и это должно отражаться на всем их поведении. Они - пришельцы в том смысле, что живут в чужой стране, не имея гражданских прав. Они - странники в том смысле, что вынуждены некоторое время жить в месте, которое не является их постоянным домом.

Старые гимны напоминают нам о странствии. Например:

Призванные свыше и рожденные в Божьей семье
(Некогда лишь земные жители),
Словно пилигримы здесь, мы ищем небесный дом,
Наша будущая жизнь еще впереди.
Мы здесь всего лишь незнакомцы, мы не жаждем
Дома на земле, которая дала Тебе только могилу;
Твой крест разорвал связывающие нас цепи,
Твое сокровище - теперь наше в светлом мире.

(Джеймс Г. Дек)

Но от частого песнопения эти чувства в значительной мере притупились. Со времен, когда Церковь обосновалась в мире, кажется несколько лицемерным петь о том, что находится вне нашего опыта.

Когда мы читаем настойчивый призыв удаляться от плотских похотей, восстающих на душу, мы тут же думаем о сексуальных грехах. Но применение этих слов более широкое; призыв относится к любому сильному желанию, которое противоречит воле Божьей.

Это и злоупотребление едой или напитками, и потакание телу чрезмерным сном, желание копить материальное имущество или жажда мирских удовольствий. Все эти желания ведут непрерывную войну против нашего духовного благополучия. Они препятствуют общению с Богом. Они тормозят духовный рост.

2,12 Мы не только должны ограничивать и контролировать наши плотские похоти, но и провождать добродетельную жизнь между язычниками, то есть в языческом мире. [Буквальный перевод "благородный", или "прекрасный" (греч. kalos , ср. русское каллиграфия - чистописание).] Наша жизнь не должна быть подражанием миру. Мы должны идти под бой иного барабана. Почти неизбежно мы подвергнемся осуждению. Эрдман пишет, что, когда Петр писал это Послание, "христиане были оклеветаны как неверующие за то, что не поклонялись языческим богам; как слабоумные и отшельники - за воздержание от общераспространенных пороков и зла; как нелояльные к правительству - за верность Небесному Царю". (Charles R. Erdman, The General Epistles, p. 66.)

Подобного злословия критики нельзя избежать. Но верующие ни в коем случае не должны давать миру всякий повод для таких упреков. Всякая клевета должна быть опровергнута неопровержимым свидетельством добрых дел.

Тогда обвинители будут вынуждены прославить Бога в день посещения. День посещения - любое время, когда Господь приблизится к ним либо для помилования, либо для суда. Такое же выражение использует Лука (19,41-44). Иисус плакал по Иерусалиму, потому что город не узнал времени посещения, то есть Иерусалим не понимал, что Мессия пришел к нему с любовью и милосердием. Здесь оно может означать: (1) день, когда Божья благодать посетит злословящих и они обретут спасение, или (2) день осуждения, когда неспасенные предстанут перед Богом.

Савл из Тарса служит примером первой интерпретации. Он также обвинял Стефана, но добрые дела Стефана восторжествовали над всякой враждой. Когда Бог в Своем милосердии посетил Савла на пути в Дамаск, кающийся фарисей прославил Бога и пошел дальше влиять, подобно Стефану, на других сиянием жизни, в которой царит Христос. Джоветт говорит:

"Красивая жизнь должна возносить мысли людей к преклонению перед величием Бога. Когда люди созерцают Божественное, отображенное в человеке, они также стараются достичь общения с небом. Это стремление вызвано в них не нашим красноречием, а сиянием нашей жизни. Через производящую впечатление благодать благочестивой жизни мы "заграждаем уста невежеству безумных людей", и это молчание будет для них первым в жизни шагом в стремлении к освящению". (Jowett, Redeemed Family, pp. 88,89.)

Если же исходить из второго толкования, то неспасенные люди будут вынуждены прославить Бога в день суда. У них не будет никакого оправдания, поскольку они не только слышали Евангелие, но и видели его в жизни родственников, друзей и соседей христиан.

Тогда доказательство существования Бога будет дано через безупречное поведение Его детей.

Б. Как гражданин должен относиться к власти (2,13-17)

Граждане должны быть покорны правительству (2,13).

Рабы должны повиноваться своим господам (2,18).

Жены должны повиноваться своим мужьям (3,1).

Молодые верующие должны повиноваться пастырям (5,5).

Лайолл говорит:

"Окончательный христианский ответ на преследования хулителей и обвинителей - благочестивая жизнь, безупречное поведение и добропорядочное исполнение гражданских обязанностей. В частности... покорность - высочайшее достоинство христианина". (Leslie T. Lyall, Red Sky at Night, p. 81.)

Человеческие власти установлены Богом (Рим. 13,1). Правители - слуги Божьи (Рим. 13,4). Даже если правители неверующие, все равно официально они - люди Божьи. Даже если они диктаторы и тираны, их правление лучше, чем полное отсутствие такового. Отсутствие власти - анархия, а никакое общество не может существовать в условиях анархии. Так что лучше иметь плохое правительство, чем совсем никакого. Порядок лучше, чем хаос. Верующие должны быть покорны всякому человеческому начальству для Господа. Этим самым они выполняют Его волю и делают то, что угодно Ему. Данные наставления применимы к царю или любому верховному правителю. Даже если императорский дворец захватит Нерон, мы призваны подчиниться ему.

2,14 Приказ повиноваться включает в себя и подчиненных должностных лиц, таких как правители. Они уполномочены Богом наказывать преступников и поощрять исполняющих закон. Фактически у правительственных должностных лиц мало времени или склонности делать последнее, но это не снимает с христианина обязанности повиноваться! Историк Арнольд Тойнби заметил, что "до тех пор, пока первородный грех будет оставаться частью человеческой природы, кесарю всегда найдется что делать".

Конечно, есть исключения. Иногда повиновение не обязательно. Если человеческие власти приказывают верующему действовать вопреки воле Божьей, то верующий не должен им повиноваться. В этом случае он имеет более высокую ответственность; он должен скорее повиноваться Богу, а не людям (Деян. 5,29). Если за его неповиновение предусмотрено наказание, он должен мужественно сносить его. Ни в коем случае не следует противиться и стремиться свергнуть правительство.

С формальной точки зрения, занимающиеся контрабандой Библий в закрытые страны нарушают закон. Но они повинуются закону, который приоритетнее любого человеческого закона, - заповеди идти по всему миру с Евангелием. Так что они не могут быть осуждены на библейских основаниях.

Предположим, что правительство приказывает христианину служить в армии. Обязан ли он повиноваться и взять в руки оружие? Если он чувствует, что это прямое нарушение Слова Божьего, то ему следует сначала предложить услуги в любом виде альтернативной службы и сохранить статус сознательно невоюющего лица. Если его старания потерпят неудачу, то он должен отказаться от призыва на военную службу и вынести последствия.

Многие христиане не имеют твердой уверенности в том, можно или нельзя служить в армии. В этом вопросе у каждого должно быть собственное четкое мнение; однако следует позволить другим не соглашаться с этим мнением.

Вопросы о том, должен ли христианин голосовать или участвовать в политике, - иного порядка. Правительство не требует этого, так что вопрос о повиновении или неповиновении отпадает. Каждый должен действовать в соответствии с принципами поведения и гражданского долга, описанными в Библии. Здесь мы также должны допускать иные точки зрения и не настаивать на правильности своих взглядов.

2,15 Божья воля в том, чтобы Его народ жил так достойно и безупречно, чтобы у неверующих не нашлось никакого законного основания для обвинения. Образцовым поведением христиане могут и должны показывать невежество обвинений, которые выдвигают против них безумные люди.

2,16 Действуйте как свободные люди. Мы не в неволе или рабстве у гражданских властей. Нам не нужно жить в рабстве или терроре. В конце концов, мы свободные люди Господа. Но это не значит, что мы свободны грешить. Свобода не означает распущенность. Свобода не включает беззакония. Поэтому мы никогда не должны использовать нашу свободу как оправдание для зла.

Греховное неповиновение ни в коем случае не оправдывается псевдодуховными отговорками. Зло, прикрытое религиозными одеждами, никогда не будет способствовать делу Христа.

Если мы живем как рабы Божьи, наши отношения с гражданскими властями будут находиться на должном уровне. Нам следует действовать в свете Божьего присутствия, повиноваться Ему во всем, делать все во славу Его. Лучший гражданин - верующий, живущий как раб Господа. К сожалению большинство правительств не понимает, скольким они обязаны христианам, верующим и повинующимся Библии.

Поразмыслите над выражением "рабы Божьи". "Небеса берут наши самые страшные слова, - пишет Ф. Б. Мейер,- и заставляют их искриться собственным светом, и то, что казалось синонимом ужаса, становится целью наших самых благородных помыслов". (F. B. Meyer, Tried by Fire, p. 91.)

Всех почитайте. Мы не всегда можем почитать слова и поведение людей, но можем помнить, что каждая отдельная жизнь более ценна, чем весь мир. Мы признаем, что каждый человек создан по образу и подобию Божьему. Мы никогда не должны забывать, что Господь Иисус истекал кровью и умер даже за самых недостойных.

Братство любите. Мы должны любить всех людей, но особенно членов нашего духовного семейства. Эта любовь подобна Божьей любви к нам. Она совершенно незаслуженна, она направлена к нелюбящим, она не ищет никакой награды, и она сильнее смерти.

Бога бойтесь. Мы боимся Его, почитая как всевышнего Господа. Тогда прославление Его становится нашим первостепенным правом. Мы боимся делать то, что вызвало бы Его недовольство, и боимся представить Его людям в ложном свете.

Царя чтите. Петр возвращается к правительственной теме для заключительного напоминания. Мы должны уважать наших правителей как должностных лиц, назначенных Богом для служения тому или иному обществу. Это означает, что мы должны отдавать "кому подать, подать; кому оброк, оброк; кому страх, страх" (Рим. 13,7). Говоря в целом, христианин может жить при любой форме правления. Он не должен повиноваться только в том случае, когда ему приказывают выбирать между лояльностью властям и повиновением Господу Иисусу Христу.

В. Как слуга должен относиться к господину (2,18-25)

2,18 Символично то, что НЗ дает больше наставлений слугам, чем царям. Многие первые христиане были слугами, и Священное Писание показывает, что большинство христиан происходило из средних или низших слоев общества (Мф. 11,5; Мк. 12,37; 1 Кор. 1,26-29). Этот отрывок адресован домашним слугам, но принципы применимы ко всяким слугам. Петр призывает повиноваться господину со всяким уважением. Неотъемлемая реальность жизни такова, что в любом обществе или организации должна быть власть, с одной стороны, и повиновение этой власти - с другой. Слуга должен подчиняться своему господину ради своего же собственного блага, иначе он потеряет работу. Для христианина подчинение еще более важно. Дело не столько в зарплате, сколько в его свидетельстве, зависящем от повиновения.

Повиновение не должно изменяться в соответствии с характером работодателя. Любой может подчиняться доброму и кроткому хозяину. Верующие призваны идти дальше и с почтением и послушанием относиться к суровому и властному руководителю. Это и есть истинное христианское поведение.

2,19 Страдая несправедливо, мы получаем одобрение от Бога. Он доволен, видя, что мы осознаем свою зависимость от Него, когда терпим незаслуженные страдания, не оправдываясь и не сопротивляясь. Когда мы кротко переносим несправедливое отношение, мы показываем Христа; такая сверхъестественная жизнь получает Божье одобрение: "Отлично!"

2,20 Нет никакой доблести в терпеливом страдании за собственные преступления. Конечно, в этом нет никакой славы и для Бога. Такое страдание никогда не будет характеризовать нас как христиан и не побудит других стать христианами. Но терпеливое страдание за добрые дела имеет огромное значение. Оно столь неестественно и чуждо миру, что потрясает людей, и они постепенно убеждаются в собственной греховности и в необходимости спасения.

2,21 Мысль о страдании верующих за добрые дела неизбежно приводит к этим возвышенным словам о великом примере Господа Иисуса, который Он оставил для нас. Ни с кем и никогда не обходились так несправедливо, как с Ним, и никто не переносил страдания так терпеливо.

Мы призваны поступать так, как поступал Он, страдая за зло других. В используемом здесь слове "пример" заложена идея о тетради, заполненной безупречным почерком. Ученик стремится как можно точнее воспроизвести оригинал. Если он тщательно копирует образец, то его письмо будет достаточно хорошим. Но чем дальше от отходит от оригинала, тем хуже становятся копии. Наша безопасность заключается в постоянном следовании Оригиналу.

2,22 Наш Господь страдал не за Свои грехи, потому что был безгрешен. "Ибо незнавшего греха..." (2 Кор. 5,21); Он не сделал никакого греха; "...в Нем нет греха" (1 Ин. 3,5). Его речь никогда не была заражена лестью. Он никогда не лгал и не скрывал истину. Подумайте об этом! Когдато на этой планете жил Человек, Который был абсолютно честным, абсолютно чуждым обмана и лести.

2,23 Он был терпелив и не поддавался на провокации. Будучи злословим, Он не злословил взаимно, то есть не отвечал тем же. Когда Его упрекали, Он не угрожал. Когда предъявили обвинение, Он не защищался. Он был удивительно свободным от желания самозащиты.

"Признак глубочайшего, истинного смирения - оставаться безропотными, когда мы видим, что нас незаслуженно осуждают. Молчаливо сносить оскорбления и обиды - прекрасное подражание нашему Господу. Когда мы вспоминаем о том, как страдал Тот, Кто никоим образом не заслуживал этого, как мы воспринимаем то, что считаем себя обязанными сказать слово в свою защиту и оправдание?"

Страдая, не угрожал. Ни одно грубое, угрожающее слово не сорвалось с Его безмолвных уст. Возможно, противники принимали Его молчание за слабость. Если бы они оказались на Его месте, то поняли бы, что это не слабость, а сверхъестественная сила! Какие же скрытые духовные силы помогали Ему сносить натиск столь беспочвенного поругания? Он доверял Богу,Судье Праведному. И мы призваны поступать так же:

"Не мстите за себя, возлюбленные, но дайте место гневу Божию. Ибо написано: "Мне отмщение, Я воздам, говорит Господь". Итак, если враг твой голоден, накорми его; если жаждет, напой его: ибо, делая сие, ты соберешь ему на голову горящие уголья. Не будь побежден злом, но побеждай зло добром (Рим. 12,19-21)".

2,24 Страдания Спасителя не только послужили нам примером, но были и нашим искуплением. Конечно, мы не можем подражать Его страданиям, и Петр не предлагает этого. Его аргумент, кажется, состоит в следующем: страдания Спасителя не были результатом Его грехов, ибо Он не имел их. Именно за наши грехи Он был пригвожден к кресту. Он пострадал за грехи наши раз и навсегда, следовательно, мы никогда не должны допускать того, чтобы и нам самим страдать за них.

Ранами Его вы исцелились. Слово "раны" в оригинале стоит в единственном числе. Вероятно, предполагается, что все Его тело было одной сплошной раной, так как было исполосовано. Каким должно быть наше отношение к греху, если наше исцеление стоит Спасителю так много? Теодорет комментирует: "Новый и странный метод исцеления. Врач заплатил собственным страданием, и больной получил исцеление".

2,25 До уверования мы были, как овцы блуждающие - потерянные, мечущиеся, раненные, истекающие кровью. Упоминание Петра о блуждающих овцах - последняя из шести ссылок на главу 53 Исаии в этом отрывке:

с. 21 Христос... пострадал за нас (ср. Ис. 53,4-5);

с. 22 Он не сделал никакого греха, и не было лести в устах Его (ср. Ис. 53,9);

с. 23 Будучи злословим, Он не злословил взаимно (ср. Ис. 53,7);

с. 24 Он грехи наши Сам вознес Телом Своим на древо (ср. Ис. 53:4,11);

с. 24 Ранами Его вы исцелились (ср. Ис. 53,5);

с. 25 Ибо вы были, как овцы блуждающие (ср. Ис. 53,6).

Получая спасение, мы возвращаемся к Пастырю - Пастырю доброму, Который полагает жизнь Свою за овец (Ин. 10,11); Пастырю великому, Который проявляет нежную и неустанную заботу о стаде, за которое пролил Кровь; и Пастыреначальнику, Который скоро грядет и поведет овец Своих на зеленые небесные пастбища, где они никогда не заблудятся.

Вера возвращает Блюстителю наши души. (Греческое слово episkopos - "блюститель" или "епископ".) Мы были Его творением, но потерялись из-за греха. Теперь мы возвращаемся под Его заботливую руку и будем в безопасности, и безопасности вечной.